Но президент нашёл выход: поручил самому Грили стать переговорщиком от Севера и в письме с этим предложением объявил, что хочет мира, но на ясных условиях:
«Если Вам удастся найти где угодно и кого угодно, имеющего письменные предложения Джефферсона Дэвиса о заключении мира на условиях воссоздания Союза и отмены рабовладения, передайте ему, что он (или они) могут вместе с Вами приехать ко мне и, по крайней мере, получить письменные гарантии безопасности и, если нужно, неразглашения».
Грили замялся, понимая, что если переговорщики — самозванцы, никого не представляют или не имеют полномочий, то в лужу сядет он. А Линкольн усилил нажим в следующем послании, удивляясь, почему Грили не везёт эмиссаров, прибытие которых обещал почти неделю назад:
«Я собираюсь не только продемонстрировать своё стремление заключить мир, но и сделать Вас личным свидетелем этого».
Грили попытался отписаться, но Линкольн настаивал:
«Не писем жду я от Вас, а человека или людей, которых Вы мне привезёте»{702}.
В Нью-Йорк был отправлен Джон Хэй; он явился на встречу с Грили сразу с поезда, рано утром, с необходимыми пропусками и письмом президента. Грили пришлось ехать на границу с Канадой, к Ниагарскому водопаду. Хэй вооружил его серьёзной бумагой на официальном бланке, подписанной Линкольном:
«Тому, кого это касается. Любые предложения, включающие восстановление мира, воссоздание целостного Союза и отмену рабовладения, исходящие от авторитетного лица, контролирующего армии, воющие сейчас против Соединённых Штатов, будут рассмотрены Правительством Соединённых Штатов… а лицо или лица, их доставившие, получат право беспрепятственного проезда в обе стороны»{703}.
И только в Ниагаре дипломат-любитель Грили с ужасом осознал, что навыдумывал официальную мирную делегацию с Юга. На встрече с теми, кого он выставил Линкольну в качестве уполномоченных переговорщиков, выяснилось, что они не имеют никаких полномочий из Ричмонда; реальной же их задачей были финансирование оппозиции и проведение спецопераций на территории США{704}. Сконфуженный Грили на ближайшем поезде помчался обратно в Нью-Йорк{705}.
В завершение истории Линкольн решил предать огласке результат визита в Ричмонд неофициальной миссии жаждущих мира северян. Джефферсон Дэвис дал на их предложения ясный ответ: «Война должна продолжаться до тех пор, пока не падёт в бою последний из наших рядов или пока вы не признаете наше право на самоуправление. Мы не сражаемся за рабовладение. Мы сражаемся за Независимость — и мы получим её или погибнем»{706}. Стало понятно, что при невозможности договориться в главном желание мира не значит ничего.
Но пока военное решение вопроса не сдвигалось с места, а страсти внутри страны накалялись. Инфляция летом 1864 года достигла рекордной отметки: в июне после Колд-Харбора золотой доллар стоил почти три «гринбакса»{707}. Чейз, хотя и снялся с президентской гонки, продолжал критиковать президента в кругу радикальных республиканцев и при этом всё более болезненно относился к его попыткам вмешиваться в дела финансового департамента. Когда Линкольн, следуя своим политическим расчётам, не утвердил одно из важных назначений Чейза, это стало основанием для очередного, четвёртого прошения Чейза об отставке. В предыдущих случаях Линкольн отставку не утверждал и отношения президента и министра на какое-то время нормализовывались. В этот раз ответ на прошение Чейза стал для него потрясением:
«Ваша отставка принята. Не возьму назад ни слова из сказанного мной о Вашей честности и профессионализме, но Вы и я достигли во взаимоотношениях таких трудностей, что ни преодолеть, ни выдержать их при сохранении Вас на должности, похоже, не получится»{708}.