— Неужели эти упреки и единственные в своем роде советы беспокоят и огорчают тебя, божественная Аврелия?
— Признаюсь, дорогой опекун, это письмо меня очень огорчило, так как я не могу не согласиться с его доводами.
— Так ты думаешь, что господин не может воспользоваться своим правом?
— Нет, Вибий… Но наказание было слишком жестоко!.. Правда, я таких приказаний не давала, и если моя Дорида умерла, то это был несчастный случай. Но все-таки в конце концов эту вину припишут мне! Что подумает обо мне мой двоюродный брат Веспасиан?
— Ах, моя дорогая и божественная воспитанница! — сказал Вибий, обращаясь с улыбкой к раскрасневшейся молодой девушке. — Так ты боишься прослыть слишком жестокой в глазах своего дорогого жениха! Отлично, по крайней мере есть повод. Не для этого ли предпринимается и эта прогулка к портику Помпея? Там ведь можно встретить милого жениха, который также прогуливается там ежедневно вместе со своим наставником.
— Вибий, Вибий, ты слишком зол! Да, конечно, я хочу видеть моего двоюродного брата, но только для того, чтобы объяснить ему… чтобы он меня извинил…
— А зачем тебе извинение? Я присутствовал однажды при одевании Фаннии. Прислуживавшие ей служанки были обнажены до пояса. И я тебя уверяю, что за малейшую провинность на их спины сыпались удары хлыста. Думаешь ли ты, что Фанния оплакивала бы смерть одной из служанок, причесывавших ее волосы?
Так как, однако, молодая девушка в безмолвной сосредоточенности ничего не отвечала, то Вибий продолжал:
— Огульния за забытую простыню приказала пытать свою банщицу медными палками, раскаленными докрасна на огне. Медуллина, эта стройная и нежная молодая девушка, умеряет болтовню своих служанок тем, что вонзает в их руки длинные шпильки, которыми прикалывают ее волосы… Однако никому и в голову не приходила мысль, что эти матроны безжалостны. В Риме, дорогая воспитанница, двести тысяч граждан и два миллиона рабов! Хотел бы я знать, какое средство предложила бы твоя двоюродная сестра, Флавия Домицилла, для того, чтобы удержать всю эту массу в повиновении, не прибегая к мерам жестокости?
Как ни старался Вибий Крисп убедить Аврелию ссылкой на многочисленные примеры, он не добился от нее ни одного слова. Было видно, что ее доброе сердце испытывало угрызения совести и что речи Вибия, лишенные чувства сострадания к ближним, возбуждали у нее досаду. Вибий понял это и повел разговор иначе:
— Я знаю того, кто очень дорого дал бы за ее письмо.
— Кто же это такой, скажи, пожалуйста? — прервала его божественная Аврелия.
— Марк Регул.
— Марк Регул?! Зачем же оно ему, дорогой опекун?
— Он найдет в нем то очевидное доказательство, которое он повсюду разыскивает: именно — что Флавий Климент, его жена и твоя двоюродная сестра Флавия Домицилла христиане.
— Чего же он тогда добьется?
— Для меня это не совсем ясно. Но во времена императора Нерона нам не раз приходилось прогуливаться при свете пылавших христиан, которых привязывали к столбам, обливали серой и смолой и затем зажигали. Может быть, император Домициан пожелал бы в свою очередь насладиться этим приятным зрелищем!
Божественная Аврелия, вся в слезах, упала на руки Вибию.
— Мой дорогой Вибий, зачем ты это говоришь? Конечно, Дорида была бесчестна и ее смерть была справедлива. Я не буду больше ни в чем себя упрекать!..
Вибий ничего не понял. Он находился в состоянии человека, на которого нашел столбняк и который не понимал, что и как ему нужно делать.
— Дорогая воспитанница, твоя нежность делает мне честь и трогает меня, — произнес он, освобождаясь от ее объятий, — но каким образом то, что я сказал, могло…
— Вибий, Дорида написала Регулу… Письмо ее было перехвачено… Корнелия и Метелл Целер были так возмущены, что они велели ее наказать, а я…
— Что же было такое в этом письме?
— Прежде всего Дорида рассказала Регулу, что Корнелию почти ежедневно посещал Целер…
— Это было очень важно для твоей подруги, дорогая воспитанница; я начинаю понимать… Потом?
— Потом она положительно обвиняла моих родственников, Флавия Климента и обеих Флавий Домицилл, в христианстве, припоминая все их попытки склонить меня.
— Нужно радоваться, дорогая воспитанница, — сказал Вибий, прерывая божественную Аврелию, — что это письмо было перехвачено. Ты верно рассуждаешь, она заслужила смерть, так как Регул извлек бы из этого письма гнусную выгоду. Но император отсутствует, а до его возвращения нам нечего бояться. Мы примем меры, чтобы отвратить все то зло, которое могло бы произойти… Осуши свои слезы, божественная Аврелия, и отправимся к портику Помпея. Твои нумидийские всадники готовы, и, уже когда я входил, они едва сдерживали своих коней. Едем!