МОНОЛОГ УРИИ МАК-ЧЕСТНОГО
«Почитай сон и входи в него с робостью, это превыше всего. Избегай тех, кто плохо спит или проводит ночи без сна. Даже вор бывает застенчив перед тем, как заснуть. По ночам он ворует молча. Бесстыж, однако, ночной сторож, с бесстыдством он поднимает свой горн.
Ради сна ты должен бодрствовать весь день. Десять раз в день ты должен одолевать себя. Это сделает тебя добрым и усталым, и это будет опиумом для твоей души. Десять раз в день ты должен примирять себя с самим собой: непримирившийся спит плохо. Десять истин в день ты должен найти, иначе ты будешь искать истину в ночи и твоя душа останется голодной. Десять раз в день ты должен рассмеяться, иначе тебя будет беспокоить желудок, отец тоски».
Так говорил мудрец на горном склоне. И я внимал ему на зеленом пастбище среди молодежи. Кто бы сейчас поверил, что я был когда-то апостолом чистого сна? Будто стоик Рахметов, я десять раз в день одолевал себя, то есть всякий раз, когда мне хотелось выпить и закурить. Десять истин в день я находил в университетской библиотеке в десятке книг. Десять раз в день я смеялся над этими истинами. И все это ради сна, ради мудрости того горного склона. О, эти сладкие сны предреволюционного транса! Я спал, как большой хитрый ребенок. Каждую минуту сна я притворялся невинным. Десять больших выпивок бултыхались во мне. Истины превращались в эротические кошмары, а я все спал, как бы на зеленом пастбище, как бы ягненок. Вдруг однажды мне приснилось, что я никогда не проснусь, – это прямо мне в ухо свистнул Заратустра: «Блаженны спящие, ибо они скоро выпадут в полный осадок». И тогда мне осталось поверить только в то, что желудок действительно – это отец тоски.
Завершив монолог, Урия возвращается к столику, тычет пальцем в монету, промахивается и роняет голову на руки. Свет в этом месте гаснет.
Освещается столик, за которым Слава Горелик заканчивает свой ужин.
ГОЛОС КАКАШИ
(издалека). Славка, если ты еще жив, освободи меня из этого рабства! Ради юности! Ради всего знакомого до слез!
Горелик, отшвырнув стул, бросается в самую гущу ресторанного сборища. После довольно бестолковой свалки вытаскивает в просцениум почти голую в ее бесценном вечернем платье Какашу.
ГОРЕЛИК
Боже, это она! Какаша моей тоски!
КАКАША
Боже, это он! Горелик души моей!
ГОРЕЛИК
Теперь я понимаю, почему меня так тянуло в это Боа-из-Лис!
КАКАША
(счастливая). Какое еще Боа-из-Лис, сумасброд?
ГОРЕЛИК
Ну, Лиссабон, Лисбоа, то есть Боа-из-Лис!
КАКАША
Ты все такой же, Славка! И обнимаешь так же, так же… безвозвратно!
ГОРЕЛИК
А ты еще краше стала, моя Какаша, любовь моя иммортельная!
КАКАША
Вот это новости – я его любовь иммортельная!
ГОРЕЛИК
Я тебя ждал все эти годы. Тебя носило по заморским странам, как Одиссея, а я тебя ждал, как Пенелопа!
КАКАША
Славка, ты какого-то андрогина сочинил своим отвязанным языком.
ГОРЕЛИК
Андрогина? Да откуда ты такой премудрости набралась, Какашка моя?
КАКАША
Да я университет окончила по славистике.
Стоят, обнявшись, смеются и целуются.
ГОРЕЛИК
Впрочем, мужская Пенелопа, не дождавшись женского Одиссея, сама пустилась в странствия. Я давно шел по твоим следам. Почти перехватил тебя в нью-гемпширской «белоруссии», где наследники империи окопались уже в четвертом поколении. Меня там чуть не убили из-за тебя.
КАКАША
Так это действительно ты устроил скандал в благородном семействе? Слухи о негодяе гуляли по всей Америке. Ты, кажется, убил там кого-то?
ГОРЕЛИК
Я убил там двоих на дуэли. Двух отличных ребят, аристократов. В полном соответствии с их кодексом чести. Целые сутки там заседал совет дворян – решали вопрос, можно ли драться на дуэли с евреем. Прогрессивные силы взяли верх. Никто на меня не в обиде. Дамы даже заинтересовались.
КАКАША
Кого ты там убил, не помнишь?
ГОРЕЛИК
Электрика Жеку, графа Воронцова, и водопроводчика Коляна, князя Оладу.
КАКАША
(потупив глаза). Чутье тебя не обмануло. (С потушенными глазами она выходит вперед и становится в позицию монолога.)
МОНОЛОГ ДЕВУШКИ КАКАШИ
Старбол Гватемала много наврал, но немало и правды сказал. К моменту нашего бракосочетания я уже устала быть объектом постоянного вожделения. Дикостью веяло на меня, когда я ощущала, что всякий встречный мужик меня хочет. В детстве вместе с этой дикостью на меня какая-то музыка накатывала, я ничего не понимала, а просто как бы взлетала куда-то, ну а потом-то я уж это так поняла, как ни одна девочка в районе метро «Нарвские ворота», наверное, не понимала.