— А мы с вами и есть друзья, — поддразнила мужчину Ирэн, — И добрые, разве не так?
Ничего сейчас не существовало для девушки кроме нервного дыхания мужчины и его переживаний, что проявились после ее фразы.
— Друзья? — как-то блекло спросил он, — Всего лишь? А мне показалось… — и Антоновский замолчал.
Дождь снаружи неистовствовал. Брезентовый откидной верх только потрескивал под ушатами воды, раздуваемой порывами сильного ветра.
— Я не хочу отпускать вас в Москву, — неожиданно заговорил купец, — Меня, Ироида Семеновна, даже вам не провести, хотя попался я сейчас, признаюсь. Ваш поцелуй на вокзале, прикосновения, взгляды, жесты. Между нами котел кипит, и вы в нем, так же как и я. Вот только супротив вас я как мальчишка совсем. Никогда такого не было! Скажи мне вы сейчас: умри, Мишка, и закончу я свою жизнь, никому не нужную. Верите ли?
Ирэн ничего не ответила, а лишь положила руку мужчине на руку и тихонько сжала пальцы.
Чудная эта была минута! Минута полета сквозь ненастье с таким родным и близким человеком, что делился сейчас с ней своей жизнью.
Дождь заливал стекло.
Фары еле-еле выхватывали из окружающего пространства вечерний Ойск.
Купец уже молчал как минут пять, а мгновение этого сладкого полета никак не заканчивалось.
— Что со мной, Ироида Семеновна? — нарушил тишину купец, как остановился около дома девушки — И что такое с нами?
— Все просто, — повернулась к нему Ирэн, — Мы с вами любим друг друга, вот и все. Поцелуйте же меня, — приказала она.
Толчок поезда на повороте разбудил Ирэн.
«Вот и Антоновский не хотел моей поездки в Москву, — все раздумывала она. На вопрос девушки, почему, купец ответил, мол, есть нехорошие предчувствия, что могу вас больше не увидеть. — Что он чувствует? И что чувствую я? — спрашивала она себя уже в сотый раз, — Чертов Плеве, дался он им!» — и неожиданно она вспомнила дату убийства Министра Внутренних дел Российской империи, Вячеслава Константиновича фон Плеве.
28 июля 1904-го года.
— Сергей Васильевич, дорогой, — все еще пыталась доказать свои соображения сыщику Ирэн. — Заговор наш ни к чему не приведет, а пострадаем, скорее всего, все. Вы вдумайтесь, Плеве на посту министра оставался по истории до девятьсот четвертого года. Судя по тому, что в ситуацию с документами и Антоновским вмешалась я, у вас и так все гладко катилось бы. Кишиневский погром привязывается к Плеве легко. Дороги у вас набиты и без меня. Я же неплохо помню только девятьсот четвертый…
— Не сказал бы, — засмеялся Зубатов. — Вы и с девятьсот третьим отлично справились.
На столике его купе остывал утренний чай, и лежала на тарелке нарезанная холодная телятина.
— Ну, это из области секретов, — отмахнулась девушка, — А вот через кого мы дорожку к государю топчем, Сергей Васильевич? — доверительно наклонилась она к сыщику, — Говорите, потом поздно будет.
— Знаете, Ироида Семеновна, — устало прикрыл глаза тот, — Есть одна печальная штука. Даже если вы убедите меня в своей правоте, я все равно пойду до конца, и знаете почему? — Ирэн обреченно смотрела в окно на пригороды приближающейся столицы, — Слишком уж много людей я втянул в это дело и разворачиваться теперь поздно. Не поймут-с, а потому будь что будет, Ироида Семеновна, но только назад уже я не отвернусь.
А за окном царская Россия жила свою жизнь. Люди тусклыми муравьишками сновали туда-сюда, занимаясь собственными хлопотами.
Поля, перелески, небольшие городки.
Катятся телеги, реже экипажи, бегут мальчишки, шагают обыватели.
«Всего этого скоро не будет, — закрыла глаза Ирэн и только тут поняла, как же она устала. Одинокая лодка, затерянная в океане времени. — Скоро ко дну пойдем, — поняла она после решительной отповеди Зубатова, — Скоро. И вместе…»
Москва встретила «заговорщиков» сыростью и неуютом.
— Эх, непогода! — сетовал сыщик, выйдя на улицу, — Вон она, моя мечта! — ткнул он в сторону Ленинградского вокзала, — Перебежал площадь до Николаевского и в Петербург домой к семье.
— Николаевского? — удивилась девушка.
— Ну, вокзала, — недоумевал Зубатов, — Или он в ваше время как-то по-другому называется?
— Ленинградский, — забралась девушка в темное нутро экипажа.
— Что за название такое?
— Санкт-Петербуг стал Ленинградом, вот и вокзал переименовали.
— Ленинград, Ленинград, — прибрасывал сыщик, — это в честь Ленина что ли?
— Ну да, Ульянов-Ленин. Вождь революции 1917 года.
— Эка, вождь, — потеребил усы Зубатов, — Жалко в эмиграции он сейчас, но почему именно он? Ведь есть и покрупнее фигуры? Хотя неважно! До семнадцатого года нам далеко. Меня, знаете, кто интересует сейчас помимо нашего замысла? Гапон! — не дожидаясь, ответил сыщик. — Вы как-то говорили, что он в девятьсот пятом у нас отличится?