— Вот как?
— Да… — пробормотал я, не зная, с чего начать. — Видите ли… вы знаете… это… как я вас уважаю.
— Благодарю вас.
— Но чувство, которое я называю уважением, в нашем возрасте называют иначе.
— Да неужели? Вот не знала! А нельзя ли узнать, как оно называется? — спросила она, и глаза ее засмеялись.
Несколько секунд я молчал, а затем, собравшись с духом, выпалил:
— Это чувство называется любовью!
— Так, так, — спокойно сказала она. — Вообще говоря, я ожидала этого.
— Ожидали? — испуганно пробормотал я, полагая, что ее муж опередил меня.
— Да, я поняла это по вашим глазам, по вашему поведению, по всему…
— Но?..
— Но вы хотели бы узнать мой ответ?
— Да, — еле слышно прошептал я.
— Вы очень нетерпеливы. Я отвечу вам только тогда, когда вы на деле докажете мне свою преданность.
— О! Если бы вы дали мне возможность доказать ее!
— Разумеется, я дам вам такую возможность, и очень скоро, — сказала она и, немного помолчав, продолжала: — Видите ли, дорогой друг, в настоящее время между мной и моим мужем установились отвратительные отношения. Больше того, мы стоим на пороге бракоразводного процесса. Я знаю, для вас это несколько неожиданно, поскольку я и мой муж так внимательны друг к другу. Мы расстаемся по взаимному соглашению. Он не хочет больше видеть меня, а я не хочу видеть его. Почему так, не спрашивайте. Но если чувства, которые вы мне сейчас открыли, действительно искренни, то, я думаю, такая ситуация вас более чем устраивает. Только вы должны помочь мне в моей борьбе против мужа.
— О?
— Вы могли бы оказать мне неоценимую услугу. Мне необходимо иметь как можно больше доказательств моего благопристойного поведения. У меня, разумеется, есть доказательства, но мне нужны неопровержимые факты, так как мой муж сделает все для того, чтобы меня опорочить…
— Именно об этом я и хотел вас предупредить…
— Итак, вот вам мой план. Я назначу вам день и час свидания, а сама спрячу в соседней комнате двух свидетелей. Разумеется, они не будут ничего знать о нашем уговоре. Вы смело и громко заявите мне о своей любви, а я начну вас урезонивать, скажу вам, что я уже замужем, что я честная женщина. Но вы не обращайте на это внимания и попытайтесь меня поцеловать. Тогда я подниму ужасный крик. Те двое, надеюсь, поспешат мне на помощь. А как только они появятся в дверях, я дам вам звонкую пощечину, начну рвать ваши волосы, ногтями исцарапаю вам лицо, а потом попрошу тех двоих граждан хорошенько проучить вас и выбросить на улицу.
Вы представляете, каково было мое положение? И надо же мне было встретить такую кровожадную парочку! Да и потом, с какой стати я должен был подставлять свою спину для урегулирования их отношений? Ведь вы же видите, кого бы я ни поддержал, мужа или жену, мне все равно не избежать зуботычин и подзатыльников. Вся разница только в том, что в одном случае я был бы избит в брюках, а в другом без брюк.
После долгих размышлений, я решил, что бегство будет самым лучшим выходом и из этой любви, и из создавшегося положения. Так я и сделал.
Спустя несколько месяцев я встретился с ними на улице. Молодая чета, чья тяжба должна была разбираться церковным судом, шла под руку, а рядом с ними шагал молодой господин.
— Куда ж это вы пропали? — в один голос закричали и муж и жена, как будто каждый хотел сказать: «Что это вы ускользнули, когда мы все так хорошо устроили!»
Я кое-как извинился и с искренним сожалением посмотрел на несчастного юнца, которого, конечно, они решили использовать в качестве доказательства вместо меня.
После столь бурной любви моя двенадцатая любовь была очень тихая и, я бы сказал, даже набожная. Она действительно напоминала икону. У нее было вытянутое бледное лицо, без единой морщинки лоб, длинные черные волосы, расчесанные на прямой пробор, крошечные алые губки и добрые глаза под длинными ресницами.
Словом, она была живым воплощением необычайной кротости, скромности и стыдливости. Когда я признался ей в любви, она сначала опустила глаза, потом покраснела, зажмурилась и долго-долго молчала. Наконец она подняла голову и проговорила:
— То, что вы сейчас сказали мне, вы никогда больше не будете говорить!
А когда я пожал ей руку, она опять сначала опустила глаза, потом покраснела, зажмурилась и долго-долго молчала. Наконец, она подняла голову и проговорила:
— То, что вы сейчас сделали, вы никогда больше не будете делать!
— Хорошо, ну а как же в таком случае я смогу выразить вам свою любовь?
— С меня достаточно того, что я вас вижу, и я прошу вас довольствоваться тем же.
Так вся наша любовь и состояла в молчаливом разглядывании друг друга. Я смотрел на нее, а она смотрела на меня. Но настал такой день, когда я не увидел ее, а она не увидела меня. Так мы друг друга больше и не видели.
Одним словом, моя двенадцатая любовь была чем-то вроде диеты или поста, который давно уже был необходим для моего желудка, испорченного обилием любовной пищи. С христианским смирением я выдержал этот пост. Необходимо было диетой укрепить желудок, чтобы суметь переварить тринадцатую любовь.