Антось не выдержал — отчаяние душило его. Это невозможно! Ему надо выжить, ему надо вернуться туда, хоть на минутку, хоть на миг! Он должен сказать Алене, что у него в компьютере в особой зашифрованной папке под названием «Разное» лежит его повесть — повесть его жизни. Он должен назвать ей пароль! Он должен передать детектив заказчику, получить деньги и отдать их жене, он должен попросить прощения за то, что не сумел сделать ее счастливой.
Антось вскочил и бросился к мужчине с ноутбуком. У него почти не было надежды, путались мысли, но казалось: подойди он ближе к технике — и что- то появится, какой-то выход найдется. Вопреки ожиданиям, Антось все шел и шел, а потом, присев рядом с мужчиной, заметил, что его кресло на целый метр удалено от кресла программиста.
— Не понимаю. — начал было Антось, показывая глазами на кресло. — Что произошло?
— Ничего особенного, я думаю, — охотно ответил худощавый. — Мы уже развили достаточно большую скорость относительно неподвижного наблюдателя. Так что мы приобретаем для него форму точки. А для нас внутри эта точка означает бесконечность. Наш автобус с каждой минутой будет становиться все больше и больше. И превратится, наконец, во вселенную. Бесконечную.
Антось сглотнул ком в горле.
— Слушай. Может, есть возможность что-то сделать? У меня. рукопись. Не могу я ее с собой забрать. Она там нужна.
— Не могу, — отрицательно покачал головой парень. — Я правду сказал — отсюда мы ничего не передадим. Сейчас время сжалось уже до трех минут.
За окнами салона почти ничего нельзя было разглядеть — сплошная серозеленая мгла.
Послышались шаги сзади. Антось обернулся — к ним шла женщина с некрасивым худым лицом. Она шла долго — салон стал похож на полупустой кинозал с четырьмя рядами кресел.
— Я не могу здесь остаться! — сказала женщина, и Антось понял, что если ей сказать что-то банальное, начнется истерика.
— Я тоже не могу, — ответил он искренне. — Никак не могу. Как и вы.
Женщина будто ждала такого ответа именно от Антося, сделала несколько шагов вперед (хоть раньше это было совсем рядом), встала возле водителя.
— Остановитесь и откройте дверь. Я выйду!
Салон замер. Женщина-врач тоже прошла вперед, встала рядом с ними.
— Какой смысл? Вы что, не поняли, что остановка — это наше полное исчезновение? Вы не видели разве, как мы растворяемся?
— Так чего мне бояться? Чего? — закричала женшина с худым лицом. — Ведь я — мертвая! Как можно бояться еще одной смерти?! Остановите! Водитель! Мне все равно. Если есть возможность сделать хоть шаг куда- нибудь — я обязана его сделать. Я не могу умирать просто так!
— Он не будет останавливаться! — категорически запротестовала врач. — У нас у всех — одна судьба. И примите свою как положено — как свой крест, и несите его.
— Если смерть вот такая, то моей доченьке, как мне, как нам всем, не ехать в автобусе, ей целую вечность, бесконечно, страдать от боли, лежа под капельницей! За что же ей такая смерть? Бог наш — милосердный или палач бессердечный? Чего вы его рисовали человеколюбивым?.. Пустите меня! Водитель! Откройте дверь! Я выскочу на ходу, если вы так боитесь! Я буду бить окна! Остановитесь!
— Разобьетесь! — донеслось из салона, и женщина нервно засмеялась над такими словами:
— Мертвый боится разбиться! Водитель! Останавливайтесь!
— Дура, чем ты можешь помочь живому, если сама мертвая! Что это даст?
— Водитель! Не останавливайтесь! Неизвестно, что может случиться!
— Она свихнулась, а нам потом отдувайся из-за нее!
— Водитель! Притормозите, перед тем как начнет светиться обшивка автобуса! — только по ему одному известной причине решительно распорядился Антось неожиданно для самого себя. — Потом опять поедете. Откройте дверь. Мы прыгнем вдвоем.
Водитель ничего не ответил, только посмотрел издали — со своего места — на Антося и женщину, переключил рычаг. Зеленая муть за окном постепенно превращалась в неровные пятна.
Антось внимательно следил за полом. Когда сквозь него стало угадываться шоссе, он сказал:
— Открывайте дверь.
— Меня подождите! — послышалось откуда-то сзади. Антось оглянулся — в глубине салона, уже совсем далеко от них, с места встал мальчик- инвалид.
— Куда же ты, внучек? — с болью спросила бабушка.
— Баб, так здесь же я могу на своих ногах! — весело и убедительно заговорил мальчик. — Ну, так отпусти меня побегать — я же никогда не бегал.
— Беги, внучек, — бабушка встала, пропустила мальчика и перекрестила его. — Беги, мой родной, — и упала в кресло, а слезы катились из ее глаз, хоть старуха улыбалась.