Наплясавшись до упаду, многие отдыхающие по установившейся традиции пошли купаться, тем более что для этого надо было всего лишь переодеться, взять полотенце и спуститься на пляж.
К вечеру поднялась небольшая волна, и мне пришлось плавать рядом с Таней, страхуя ее от возможных неприятностей. Волнение быстро усиливалось, многие отдыхающие сочли за лучшее не искушать судьбу и поплыли к берегу. Когда мы с Таней наконец вышли из воды, берег был совершенно пуст, и только у расположенного на цокольном этаже московского телефона-автомата толпились отдыхающие.
Я любезно подал Тане полотенце, как делал это при каждом вечернем купании, и, пока она, повернувшись ко мне спиной, вытиралась, наблюдал за ее грациозными движениями, как делал много раз до этого вечера. Но раньше эти достаточно эротические сцены при лунном свете заканчивались без каких-либо последствий, а тут я вдруг, повинуясь непреодолимому влечению, подошел к ней сзади, осторожно обнял за плечи и уткнулся в ее мокрые волосы.
Конечно, в этот момент мне и в голову не пришло, что я нарушаю указания своего руководства! Раскаяние пришло несколько позже.
Таня затихла в моих объятиях, и мы молча простояли так около минуты, слушая, как волны накатываются на берег.
Потом я отпустил ее, мы так же молча оделись и ушли в корпус. В лифте и коридоре, пока я провожал ее до дверей палаты, мы тоже молчали. Меня одолевали угрызения совести за мой порыв, я ощущал определенную неловкость, не так чтобы очень, но все же, и обдумывал, как бы потактичнее выйти из этого, как мне казалось, довольно деликатного положения.
Возле ее палаты мы остановились, и только я собрался что-то промямлить в свое оправдание, как Таня вдруг спросила:
— У твоего соседа завтра есть процедуры?
Моим соседом по палате был сотрудник Министерства внешней торговли. Недавно он вынужден был досрочно вернуться из загранкомандировки, потому что попал в автоаварию. Ему прописали массу всевозможных процедур, и назавтра, насколько я помнил, ему предстояла вытяжка и еще какие-то мучения.
Когда я, не понимая еще, зачем ей понадобилась эта информация, сообщил об этом Тане, она как-то буднично, как будто говорила это в сотый раз за свою жизнь, сказала:
— Не ходи завтра на пляж. Я приду к тебе…
Сказала и скрылась за дверью, не дав мне даже возможности пожелать ей спокойной ночи.
Я был просто поражен ее словами.
Первая мысль, которая пришла мне в голову: «Не знаете вы свои кадры, уважаемые товарищи начальники, плохо вы их изучаете, понабирали всяких…», ну и так далее.
Но отступать было поздно, к тому же бывают ситуации, когда уважающий себя мужчина отступать не имеет права.
Поразмыслив основательно, я решил идти до конца и посмотреть, чем все это закончится, дав себе слово не предпринимать никаких действий, которые могли бы спровоцировать Таню на необдуманные поступки.
После завтрака я вернулся к себе в палату, сел на балконе и стал ждать.
Мой сосед тем временем собрался и ушел в процедурный корпус.
Прошло еще несколько минут, и раздался стук в дверь.
Я открыл, в палату вошла Таня и остановилась в маленьком коридорчике. Как только я закрыл дверь на защелку и обернулся, Таня, не говоря ни слова, прижалась ко мне, обняла меня за шею и с такой страстью поцеловала, что мне ничего не оставалось, как, забыв все свои благие намерения, ответить ей тем же…
Мои упреки в адрес руководства оказались совершенно безосновательными!
Потом я долго размышлял над тем, почему она решила, что именно я должен стать ее первым мужчиной. Я придумывал разные объяснения ее поступку, но ни одно из них не казалось мне достаточно убедительным. Больше всего меня смущало то обстоятельство, что после этого неординарного для нормальной девушки события в наших взаимоотношениях, по крайней мере на людях, не произошло никаких видимых изменений. Мы оба так умело соблюдали конспирацию, что даже актриса вместе со своим невероятным житейским опытом и актерской интуицией, не говоря уже о ее менее искушенной подруге, ничего не заметила.
Мне даже пришла в голову мысль, что все случившееся — это прихоть взбалмошной девчонки, вообразившей себя Мата Хари и отрабатывающей на мне какие-то свои, присущие только женщине приемы, с помощью которых она намерена в дальнейшем обольщать и потрошить носителей государственных секретов.
Что касается меня, то я оправдывал свое конспиративное поведение исключительно необходимостью беречь честь своей возлюбленной и в собственных глазах выглядел истинным рыцарем.
Мы никогда не говорили о наших чувствах, все происходило настолько естественно, что задавать какие-то вопросы или требовать каких-то признаний было просто пошло и глупо. К тому же мы так подошли друг другу, ее женское естество, сдерживаемое до сих пор невероятными самоограничениями, стало раскрываться так быстро и с такой нарастающей силой, что вскоре я выкинул из головы все свои сомнения, решив отложить анализ этого происшествия на тот момент, когда мы расстанемся, я вернусь в Москву и сяду писать отчет.