— У Лобова жить будем.
— Как у Лобова? — поразилась Ксения. — Любая свадьба — маленькое забавное несчастье…
— В его однокомнатной квартире и без всякого несчастья, а с готовой подпиской на газеты и журналы.
— Он где будет жить? — не понимала Ксения.
— У бога. Нас сие не касается. Лобова касается. Его забота.
— Ты с ним уже договорился, что ли?
— Я решил, а не договорился. Я решительный гугенот. О квартире информировал его — позаботился о человеке по-человечески. Вполне.
Ксения весело покачала головой. Саша разлил по бокалам шампанское. Пустил магнитофон на полную мощность. Всё сотрясалось.
В дверях застыл шофер, который привез лотки с пирожными и булочками:
— Во! Динамят.
Артем сидит у себя за столом в рабочей комнате. В старом, растянутом на локтях свитере, в обвисших вельветовых брюках.
Чего он добивается?
Старик Гран прав — строгий порядок в самом себе создает свободу себя же самого. Первостепенная частность. В атмосфере порядка, только так, набирается смелости мысль. И порядок требует постоянного действенного присутствия. Замечательная у старика Грана тетрадь — в ней раскованность, полетность, свобода, чистота движения, благородство и еще многое другое. Неукоснительная, строгая, определенная с самого начала жизнь. Философия бесстрашия. Старик Гран всегда знал, чем он занимается, чего хочет. Создавал многолетние вина, как поэмы и романы. Не метался, не спешил. Не оппонировал, не рассогласовывался. Работал. Факты и логика, а не симпатия к себе. Работал последовательно, шаг за шагом. Законами морали были для него общие законы.
У Грана Афанасьевича записано: «При единении растет и малое, а при раздоре распадается и величайшее» и что «Всякому разумному человеку нужно несколько часов в день на размышления». Он работал, исполненный фанатичной любви и надежды. «Это и есть мои религиозные переживания, — пишет он. — Превозмогающая меня сила. Акт веры».
И сейчас некоторые начатые им вина в рейсе, в пути. Заложены на многолетнюю выдержку, чтобы достичь вершин. На этих винах будут учиться молодые виноделы. Какая из книг Артема способна к многолетней выдержке? Не говоря уже о том, конечно, чтобы достичь каких-нибудь вершин… Как хорошо сказано у Нифонтова о детстве вина: пока вино не снято с дрожжей — это его детство, а после первой переливки вино становится вином, на него заводится паспорт.
В квартире тихо.
Артем видел, как за окном молча шевелились ветви деревьев, вздрагивали листья, как беззвучно проехала огромная грузовая машина, как пробежали по улице мальчишки с открытыми ртами: мальчишки кричали, но глубокая тишина все плотнее обволакивала Артема.
Незадолго до болезни, пролистывая современного французского автора — был куплен при последнем посещении книжной Лавки, — прочитал фразу: было так тихо, как в электрической лампочке. Тишина, в которую уходят силы, желания, надежды. Вот уж полная изоляция. Откачанная.
Робкий свист. Привычный, еле слышный. Неровный, сиротский. Артем с удовольствием отметил для себя. Свистел в тишине чайник.
— Мама, сними, кипит, — негромко, осторожно сказала Геля из своей комнаты.
Теперь Артем уже откровенно наслаждался требовательным звуком, вырывавшимся вместе с паром. Это выталкивало из откачанной тишины электрической лампочки.
Появились еще звуки — на цыпочках прошла мимо двери кабинета Тамара, сняла с огня чайник, неловко опустила на подставку — горячо! — открыла банку чаю, уронила на стол ложку — это у нее всегда! — попыталась поймать, накрыть ладонью. Удалось.
Артем с интересом и волнением вслушивался в собственный дом. Захотелось свободно покачаться в кресле хотя и не приспособленном для качания, вытянуться, расслабиться. Тронуть стопку чистой бумаги, которую ему нерешительно положила на стол Тамара. «Присвоена квалификация литературного работника». Так написано в его дипломе. Совсем недавно он ему попался на глаза.
Пробились новые звуки — медленные слова из комнаты Гели. У нее гости с завода, ее новые друзья из театральной студии. Казалось, пробуют танцевальные движения, потому что слышен счет и легкое топтание у танцевальных перил: «И раз, и два, и сюда теперь широким, круговым движением». — «Не согласен. Все равно не согласен», — погрохатывает голос Рюрика. «Согласишься. Не спеши», — это Геля. И Рюрик замолкает. Очевидно, Геля делает ему еще знак, чтобы он соблюдал тишину.
В доме должна быть тишина, всепоглощающая, всеобъемлющая. Каждодневная. Обязательная. И повинен в этом Артем. Он один. Постыдно здоровый.