Володя замолчал. Был, как всегда, в плотно надетой медицинской шапочке. Молчал и Артем.
— Я потерял афисьон? — спросил Артем.
— Да. — Володя почувствовал вину перед Йордановым. — Не хотел вас обидеть.
— Вы меня не обидели. — Артем опять замолчал. — Насколько я понял, вы против тех, кто в меру знает и в меру желает.
— А вы — нет?
— Всю жизнь только и делал, что в меру знал и в меру желал. — Он сидел, покачивая одной ногой, с которой свисала больничная тапочка.
— Неправда.
— Правда, Володя.
— Вы за полную нагрузку и за полную отдачу. Были.
— Нет, не уверен.
— Почему раньше не прекратили работу?
— Тогда, Володя, вы упрощаете природу чувств. И по отношению к тореро тоже.
— Не упрощаю, а проясняю. Все делать в меру — постыдное успокоение.
— Может быть, норма поведения?
— Человек должен неустанно накапливать объемы наблюдений, чтобы выхватывать из них самые отчаянные. И никакого смирения, преднамеренной гармонии, последовательности.
Артему нравилась Володина категоричность. Еще с первого разговора, который они начали в клинике.
— Что такое, по-вашему, художественное отражение действительности? — вдруг спросил Артем. Тапочка упала с его ноги, он ее надел и теперь просто сидел и не покачивал ногой.
— Искусственность выражения, простите меня, Артем Николаевич. Навязчивость собственного присутствия.
— Художественное выражение действительности — это чудо импровизации, Володя. И оно должно резко отличаться от искусственности.
— Согласен. Но даже искусство — чудо импровизации — все равно не жизнь. Обработанная жизнь. Сымпровизированная.
— Вы хотите необработанной жизни?
— Хочу, первичности. Жизнь — как объект, а не как произведение. Бутылочная этикетка. Этикеткой жажду не утолишь.
— Подумайте, Володя, что вы говорите? — Артем заволновался.
— Мне нужен мгновенный надрез и сразу то, что я могу видеть. Нет времени.
— Вас погубит рационализм. Вы хотите препарировать словами.
— Что плохого в рационализме? Я обескровленный технарь.
Володя говорил с Йордановым, как если бы это был Леня Потапов, Николай Лобов или ребята с подстанции. Была в Йорданове ревность к настоящему; к тем, кто сейчас приходил в активную жизнь, кто молод. Он не тянулся к молодым преднамеренно, это в нем было. Он этого стеснялся, скрывал, но это угадывалось помимо его воли, и очень быстро. И делало его партнером в спорах, почти сверстником. Но не всегда. И тогда он с любовью цеплялся за возраст и опыт.
В другой раз Володя спросил — всего ли Йорданов достиг просто объемом книг? Механизм движения обязательно должен зависеть от большого количества шестерен?
— Не от большого, но от достаточного. — Артем опять сидел в том же кресле, и в той же позе, и в том же настроении.
— Что считать достаточным?
— Которые обеспечивают наилучшее движение.
— Извините, Артем Николаевич, а что считать наилучшим движением? Каждая эпоха располагает своей техникой, теперь даже каждое десятилетие. Иные скорости, иные соизмерения.
— Володя, но вы же не за то, чтобы переписать классиков на короткие варианты? Сокращать срок общения с ними?
— Конечно, нет. Если пользоваться вашим примером, то почему не должно быть все-таки нового короткого Толстого? Короткого Достоевского? Говорю утилитарно, вы понимаете. Короткого во времени, в объеме, но не менее выразительного в обобщениях, выводах, доказательствах. Новый этап жизни, новый социальный материал требуют и новых форм воплощения, новых объемов физических и психологических.
— Но кто против этого спорит?
— Мне кажется, вы спорите. Вы же так просто с этим не соглашаетесь?
— Новый Толстой не будет новым Толстым. Это будет Званцев. Со своими выводами, доказательствами. Мгновенными надрезами. И надрезы будут совсем другими, по другому поводу и в других местах.
— Поводы и места должны быть другими. Вот мне и необходим рационализм. На прошлое я смотрю уже с этих позиций. Время уплотнилось.
— Допустим.
— Убыстрилось.
— Допустим и это.
— Человек должен убыстриться в развитии. Уметь отрекаться от того, что его постыдно держит на месте. Цепляет. Прежде всего надо моделировать будущее.
— Тогда вовсе без прошлого. Неоглядный оптимизм. Но оптимисты, как правило, пишут плохо.
— Вы передергиваете.
— Передергиваю. За счет чего же убыстриться?
— За счет рациональности. Экономичности. Здравого оптимизма.
— Отжать культуру прошлого и получить концентрат. Намазываешь на хлеб и в один присест… — Артем улыбнулся.