— Дон Перильон звали монаха.
— Мог бы и у меня спросить.
— У тебя неинтересно. Остаточные дрожжи. Мне требуется аудиенция в Моссовете.
— Никогда не думал, что тебе нужны аудиенции.
— Сашка, ты знаком с председателем Моссовета?
— Достаешь кооператив? Кому-нибудь?
— Мечтаю о городской площади. И пяток бы приличных улиц достать.
Саша взял у Рюрика стакан, попробовал.
— Думал, может, случайно нитроглицерин. Нет, все правильно.
В бар вошел Лощин в своем безупречном блейзере и, как всегда, в ботинках на завышенных каблуках. Из-под рукава левой руки свисала на ремешке маленькая мужская сумка, овальная, на застежках-молниях. Из бокового карманчика сумки торчала пачка сигарет. Рюрик не без удивления уставился на Лощина — после случая с копейкой опять здесь. Ну, детеныш!
Виталий увидел старика Нифонтова и направился к нему за столик.
— Ты его знаешь? — спросил Рюрик.
— Вполне. Вокруг Гели завихряет. Замечаешь?
— Пока не замечаю, но замечу. Однажды.
— Ты Гелю не обижай.
— С чего ты взял?
— Он завихряет, а ты не замечаешь.
— Я же сказал, замечу. И почищу от хвоста и дальше.
— Не пора ли?
— Освобожусь маненько от Волкова.
— Учти еще отношение к нему Тамары Дмитриевны.
— Жалует его. Как же. Зачем он к твоему старику припарковался?
— Записи выпрашивает.
— Какие?
— Дед перестал в меня верить. Удовлетворяю желания толпы, ваши, значит.
— Давно говорил — вылазь отсюда.
— От вас вылезешь. От тебя.
— Верно. От меня не вылезешь. Скоро прикреплю здесь афишу о Волкове. Премьера!
— Куда Леню задевал?
— Живой Леонид. Трудится, золотобоец. Не саботирует.
— На Волкова. Лощин, значит, и твоего старика обрабатывает.
— Если не обработал.
— А ты что?
— Я? То же, что и ты.
Рюрик энергично соскочил с высокой никелированной табуретки, отчего она даже покачнулась, и устремился к столику, за которым рядом с Нифонтовым сидел Виталий. Гран Афанасьевич только что положил перед Лощиным тетрадь. Рюрик подошел сзади и через спину Лощина подхватил ее со стола.
Лощин обернулся. При виде Рюрика очки его дрогнули. Он поборол себя, и очки вновь стали невозмутимы.
— Гран Афанасьевич, — сказал Рюрик. — Я знаю этого негоцианта. Он шулер. Сохраню вашу тетрадь до лучшего времени.
Рюрик пошел к стойке. Важно было не дать опомниться старику.
Таня Апряткина, которая все это видела и слышала, застыла в страхе с подносом в ожидании скандала. Подошла к Лощину и предложила ему коктейль. Лощин ей нравился, и она хотела вывести его из затруднительного положения. Но Лощин вежливо ее отстранил, встал и двинулся к Рюрику. Снял очки, убрал в карман своей овальной сумочки. Плохо видел, куда идет, но шел. И тогда вновь перед ним оказалась Таня. Поднос с коктейлем она бросила на столе, за которым сидел Нифонтов.
— Вам не надо этого делать, — сказала Таня.
Лощин недовольно остановился. Повернулся и пошел из бара, где ему в дверях вручили дубленку.
Рюрик громко и спокойно произнес:
— Береги лицо, Умсик. Жалуйся в берг-коллегию.
Таня не выдержала и сказала Рюрику:
— Вы ужасны.
— Своим чередом, Танюша.
— Я вас ненавижу!
— За что? — искренне удивился Рюрик.
Таня ничего не ответила. Рюрик взглянул на Сашу. Саша растерянно пожал плечами.
В жэке горел свет: дежурил Веня Охотный, сидел за столом. Рядом с телефоном лежала кубанка. При виде вошедшего Лощина Охотный приподнял со стола кубанку и обрадованно воскликнул:
— У меня тут мумиё!
Под кубанкой был стакан с водкой. То, что сейчас требовалось Виталию.
— Дай отглотнуть.
— Глотай.
Виталий отпил половину. Оставшуюся половину вернул Охотному. Веня допил.
— Скажи, что ты обо мне думаешь? — спросил Виталий. Спросить он мог только вот у подобного человека, как Охотный, и только вот сейчас. — Кто я такой?
Веня надел кубанку, сосредоточился.
— Жилец…
— Жилец… — примерился Виталий. — Вполне достаточно.
— А шо!
— Охотный, тебе удобно жить на свете?
— Жильцы с пониманием ко мне, и я к ним.
— Я хороший жилец?
— Отец у тебя хороший. Мать женщина положительная.
— А я?
— Шаби до тыщи!
Одно из Вениных высказываний в отношении неунывания в жизни.
— Шабить, значит, до тыщи?
— И алё!.. — Охотный качнул головой, чтобы кубанка съехала на лоб.