Попытайся она в этот миг перегрызть ему глотку, Айсман ничуть бы не удивился. Скорее уж его удивило, что разноцветноглазая, шумно выдохнув воздух, почти спокойным, будничным тоном осведомилась:
– Двадцать золотом вперед тебе интересно или как?
Сергею было интересно. Даже очень. Два десятка золотых напахивал за сезон далеко не каждый следопыт. Пожалуй, даже не каждая команда – разве что с машиной и в удачный рейд, когда кузов от трофеев ломится.
Шемяка же, предпочитавший работать сам-один, мог рассчитывать на подобный куш при о-о-очень большой удаче. Скажем, найти целенький, никем не тронутый оружейный склад. Ну или самородок соответствующих размеров – неизвестно еще, чего проще.
Ему было интересно – и одновременно плохо.
– Допустим.
– Это «да» или как?
– Допустим, что интересно.
Плохо то, что двадцать монет были приманкой – жирной, вкусно пахнущей, но явно таящей внутри крючок. Хороший такой, заточенный, хрена с два спрыгнешь, коль хватило ума насадиться. Айсман понимал это… но пройти мимо такой приманки было выше его сил. Двадцать золотых, два десятка маленьких тускло блестящих желтых монеток были не просто несколькими годами безбедной жизни, а шансом. Надеждой вырваться из болот. Мечтой. А ради мечты Шемяка был готов на очень многое… почти на все.
Черт, но что, что эти двое могут затевать такого, для чего им нужен «горелый» следопыт?! Причем нужен настолько, что ему одному готовы платить, как взводу дорожной стражи, – а ведь девка сказала «вперед», значит, двадцать это еще не все, а половина, не больше!
Вот и думай, называется, голова, – шапку куплю! Чего лучше – пройти мимо и потом жалеть, локти грызть всю оставшуюся, сколько ее не отмерено, жизню? Или заглотать кус вместе с крючком – да ведь как бы не пришлось раскаяться еще быстрее, что решил связаться с этой бешеной и ее цепным псином.
– Хорошо, – девка не смогла, а вернее, не захотела сдержать победной усмешки: мол, выкобенивался, строил тут из себя волчару, а как монетой поманили, тут же хвост калачиком. – Иди за нами.
«Эх, врезать бы ей, – со злостью подумал Шемяка. – Прикладом, с полузамаха, ну или хотя бы просто кулаком – рука уже сама собой сжалась – по улыбке этой. Ударить так, чтобы эти яркие, чуть пухлые губы лопнули, будто спелые вишни. Раскомандовалась».
«Спокойно, – произнес у него в голове кто-то словно бы со стороны – холодный, рассудительно-размеренный голос. – Сам-то не бесись. Во-первых, врезать ей ты, если что, еще успеешь, а во-вторых… еще неизвестно, кто из вас двоих кому чего разобьет. Девка, может, и сумасшедшая, но при этом совершенно точно – не простая штучка».
– Куда идти, ты сказала? – переспросил он.
Подколка была примитивная, и, конечно же, разноцветноглазая не купилась.
– Следом.
Бывает обычная ложь, большая ложь, статистика и еще рассказы о том, что люди умеют правильно готовить украинский борщ, – в истинности данной сентенции Старика Швейцарец убеждался множество раз.
Казалось бы, чего может быть сложного в том, чтобы набрать по не столь уж длинному списку продукты в требуемом рецептом количестве, нарезать, смешать и подержать на огне. Проще вроде бы некуда, а вот… у одних – очень немногих – получается, а у остальных… похоже, но нет того, настоящего, вкуса, навар пожиже, да и цвет на долю оттенка, однако ж, неправильный.
Сам Швейцарец, к своему искреннему сожалению, также не освоил эту науку. Может, сказался недостаток практики – если патронов для обучения воспитанника Старик не жалел никогда, то в отношении «безнадежно испорченных», по его мнению, продуктов подобная расточительность была недопустима.
– Ты, что ли, Черный Охотник?
Сидевший за столом Швейцарец опустил исходившую ароматным парком ложку обратно в борщ, поднял голову и с легким интересом взглянул на человека, подошедшего к столу.
Глядел он, впрочем, не больше секунды, после чего вновь вернулся к тарелке и улыбнулся сметанным разводам.
Вряд ли его незваный гость допускал и тень мысли, что вид почти двухметрового мужика в вороненой, мелкого плетения, кольчуге, мечом-полторашкой на поясе, карабином на одном плече и арбалетом на другом способен вызвать у кого-то иные эмоции, кроме почтительного страха, – даже если забыть на миг о сверкающем символе поперек накидки. Но Швейцарец не собирался – мысленно, разумеется – именовать человека, «украсившего» свой арбалет множеством стальных зубцов, иначе чем «клоун», и аляповатая вышивка лишь добавляла ему убежденности в собственной правоте.
– Ты – Черный Охотник.
Эта фраза прозвучала тише предыдущей и была скорее не вопросом, а утверждением.
Швейцарец, с видимым сожалением отложив ложку, взял взамен лежавшую рядом с тарелкой четверть ржаного хлеба и принялся старательно натирать ее корку чесночной долькой.
– Некоторые называют меня и так.
– Есть работа для тебя.
– Обед, – лаконично отозвался Швейцарец.
Это позволило ему спокойно прожевать хлеб – в то время как его собеседник куда менее успешно пытался проделать ту же операцию над полученным ответом.
– Что?
– Обед – это когда едят, – без тени иронии в голосе пояснил Швейцарец и, дождавшись, пока стоящий перед ним начнет открывать рот, добавил: – Когда я ем, то не работаю.
«Кажется, у товарища возникли серьезные затруднения, – мысленно констатировал он, склоняясь над тарелкой. – Будь на моем месте кто другой, последовал бы удар, точнее, попытка удара по лицу, но со мной бедолаге приходится думать, пытаться понять, издеваюсь я над ним или нет, а подобная классификация, весьма похоже, находится за пределами его умственных способностей. А ведь не из простых воинов, под руническими молниями еще какая-то хрень нашита – треугольник с полоской? Оберштурмбаннсотник какой-нибудь. Смешно… если бы еще этот клоун дал мне спокойно доесть борщ».
Швейцарец не то чтобы относился к поглощению пищи с каким-то особым пиететом – он просто старался все делать с максимально возможным в данных условиях качеством, а применительно к еде это значило: есть не торопясь, тщательно пережевывая и не отвлекаясь при этом на сторонние помехи.
– Тебя хотят видеть важные люди по важному делу.
Срочно. Так. Товарищ клоун, видимо, решил отложить мыслительный процесс до более удачных времен и вернулся к выполнению первоначальной задачи.
– Я знаю.
Еще три… о, даже четыре отыгранные ложки борща.
– Что ты знаешь?! – на сей раз говоривший даже и не пытался скрыть растерянность.
– Я знаю, – спокойно сказал Швейцарец, – что офицер Ордена не станет беспокоить меня во время обеда по личной инициативе. Он может решиться на это лишь по приказу высшего командования. Так же я знаю, что иерархи Храма не захотят поручать мне охоту на мух в казарменных сортирах.
«А если ты и дальше будешь мешать мне есть, – мысленно закончил он, – то я перестану считать тебя и твой Храм забавными. В очередной раз признав правоту Старика».
Старик храмовников не любил и на периодические шутки Швейцарца насчет «помеси „Легенды об Айвенго“, кендо, ушу, эсэс, бусидо, толики китайской философии, пары дурацких религиозных, и не только, идей и большого количества казармы, мрачнел, а порой и огрызался. Помесь, впрочем, и в самом деле была на удивление жизнеспособна, росла вверх, вглубь и вширь, давала побеги и плоды… кровавые по большей части – но заставить себя воспринять всерьез организацию, пророчествующую, помимо остального, скорый конец огнестрельного оружия, Швейцарец не мог. Да, конечно, какое-то рациональное зерно в их бреднях есть, усмехался он – рано или поздно даже кажущиеся нам сейчас бесконечными запасы советских патронов исчерпаются. Хотя, Старик, ты сам говорил, что даже с учетом „протухания“ по срокам хранения нашим жалким ошметкам человечества этих мобзапасов для Большой Войны хватит еще не на один десяток лет перестрелок… с мутировавшим зверьем. Допустим. Что, хочешь сказать, проклятый огнестрел на этом закончится? Позволь не поверить – если уже сейчас народец кое-где с достойным лучшего применения упорством пытается сварить бездымный порох или хотя бы динамит, то уж секрет черного пороха они точно не утеряют. А все эти катаны и обезьяньи ужимки стиля „Поддатого журавля“ по-прежнему будут ничем против тогдашнего полковника Кольта. Так что не майся, Старик, если уж дело твоей жизни не угробилось в ядерном катаклизме, то горсти фанатиков оно и подавно не по замаху… особенно с учетом того факта, что сами эти фанатики на практике с удовольствием пользуют для вразумления вероотступников даже бронетехнику.