— Кто спрашивает желания раба? — возмущенно горячился другой гость.
Звучный голос Юлии надменно возразил:
— Я не привыкла приневоливать своих людей ни к арене ни к лупанару.
Евдокс не стал дальше слушать. Взволнованный до глубины души, он устремился в сад. Его судьба висела на волоске. Если Юлия все-таки уступит и он окажется во власти Спуринны, ему придется снова выступать на арене. Более, убивать зверей, испуганных, голодных, измученных, ещё более несчастных, чем их убийца. Но нет, госпожа не переменит решения: в ее удивительных глазах он уловил нечто обнадёживавшее .
Перед приходом Евдокса, Юлия думала, что странное напряжение чувств, в котором она пребывала последнее время, может исчезнуть просто и быстро с удалением из её дома атлета. Возможно, его действительно следуетпродать Спуринне. Однако, увидев в дверях могучую фигуру Евдокса, уловив его беспомощную растерянность при виде покупателей, она наполнилась жалостью и более не колебалась: Спуринна не получит этого раба. Замысел Палланта не осуществится. Кто знает, возможно, Евдокс встанет на путь постижения истинного Бога , сделается сочленом их тайного сообщества— вправе ли она сталкивать его с этой дороги лишь потому, что не может справиться с собственными страхами?
— Значит, ты отказываешься продать атлета? — провожая жадным взглядом мускулистую фигуру Евдокса, раздражённо допытывался Спуринна..
Она пожала плечами:
— Если бы атлет захотел вернуться в цирк, я бы тотчас его продала.
— У меня нет слов! — возопил Спуринна.
Санквиний Максим, вставая, покачал головой:
— Госпожа, твое необычное поведение подрывает основы... Наш обожаемый Цезарь будет недоволен. Он так любит цирк. Надеюсь, ты передумаешь.
Юлия грозно сдвинула брови и стала так похожа на своего ужасного деда – императора Тиберия, что Максим осекся.
Гости удалились. Оставшись одна, она немного всплакнула. Не было никого рядом, кто мог бы ее заслонить от грубого мира. И муж, и матушка пребывали на небесах; Помпония, единственная подруга, не смеет отлучиться из Рима, чтобы навестить её. Разве Юстина, преданное сердце, почувствует огорчение госпожи, но разве могла её утешить больная старуха, ничтожная служанка, какое бы высокое положение в доме она ни занимала!
11.
Мрачный Евдокс отсиживался в садовой сторожке. Явившегося садовника он попросил узнать, ушли ли гости от хозяйки. Тот заверил, что давно ушли и в доме тихо. Каким образом решилась его судьба? Он не знал.
В тот день чествовалась Диана Арицийская; на общую церемонию и совместный обед собрались домочадцы и у них. По окончании священной церемонии Евдокс не последовал за остальными к столам, но остановился в дверях, поджидая хозяйку. Юлия, задержавшаяся у алтаря, должна была пройти мимо.
— Тебе чего? — холодно осведомилась она в ответ на его поклон. — Иди к столу, пока всё не съели.
Сопровождавшая ее служанка хихикнула.
— Имею ли я на это право? — дрожащим голосом осведомился он. — Твой ли я слуга по-прежнему или уже принадлежу Спуринне?
— Что за вздор? — пожала плечами госпожа. — Никто тебя не продавал. Ведь ты не захотел возвращаться в цирк.
Ноги Евдокса ослабли от внезапной радости, и он рухнул перед хозяйкой на колени:
— Позволь мне поцеловать твою руку, госпожа.
Если бы сильное волнение, он никогда бы не решился на такую просьбу. Юлия отпрянула:
— Зачем это?
Зачем?! Благодарность переполняла его.
Махнув разинувшей рот служанке, чтобы та отошла, Юлия строго велела Евдоксу встать.
- Да охранят тебя боги, милая госпожа, за то, что ты оставила меня в своем доме... — пылко начал он благодарить.
- Возможно, я сделала ошибку, — недовольно перебила она,. — Ведь ты циркач, тебе нужна слава арены. Наша жизнь скоро тебе наскучит.
Она была ниже ростом, и, встав с колен, он глядел на свою госпожу свысока, но такими сияющими глазами что она потупилась.
. — Циркачом меня сделала злая судьба, - грустно напомнил он. - Арена мне давно опостылела. Первый же тигр сожрал бы всю эту гору мяса. Ты подарила мне жизнь, госпожа.
Юлия не согласилась:
— При чём здесь я? Ты отказался. Разве отменен закон, запрещающий насильно отдавать рабов в зверобои и гладиаторы?
Закон этот был принят лет двадцать назад, после того как кровожадный папаша Юлии возмутил в цирке римский народ своей свирепостью. Заметил, как дрогнуло лицо хозяйки, Евдокс напомнил понуро:
— Есть много способов заставить раба согласиться выступать добровольно. Например, пообещав ему свободу.
Она уже готовилась уйти, но тут приостановилась и с некоторым любопытством покосилась на него: