— Моя матушка была в то время не совсем здорова.
. Он превращал воду в вино, излечивал хромых и слепых, очищал прокаженных, даже воскрешал мертвых. «Возможно ли это?» — то и дело восклицали мы, римлянки, тогда еще косневшие в своем высокомерном неверии и жалком всезнании, которое есть невежество.
Иисус говорил о любви и всепрощении, о смирении, надежде и доброте, о сострадании и снова о любви, — западавшие в душу, исторгавшие слезы истины. Скулы Евдокса пылали: он слушал рассказ Юлии, и ему казалось, что говорит она для него одного.
—. А о деяниях Учителя, о коих поведали мне свидетели, и о чудесном сне, привидевшемся мне в ту же ночь, я расскажу вам в другой раз.
Утомленная, она замолчала с тихой улыбкой на нежных губах. Завороженные слушатели не двигались. В огромной атрии царила тишина; лишь слышалось потрескивание масла в светильниках,,.
-— Да вот же Он! — вдруг воскликнула Юлия, поднимаясь, сияя счастьем,. — Благослови нас, Господи! — взмолилась она, падая на колени и простирая руки к небу.
Все, дрогнув, обернулись, подняли лица. Евдокс глянул вверх, в комплювий. Далеко в черном небе мерцала одинокая звезда. Тайна нездешней, божест-
венной гармонии на миг коснулась его и тут же исчезла; желая вернуть ее, он опустился на колени и взмолился Богу, к Которому жадно стремилась его душа.Господь был здесь, среди них. Истинно сказано: «Там, где хоть двое соберутся во имя Мое, там Я с ними».
Тот незабываемый порыв, что охватил собравшихся, пережитое волнение, счастливая близость Бога потрясли Евдокса. Он никого не замечал и даже не поздоровался с Фебой, хотя видел и жалел ее, бледненькую и без ленточки, , сидевшую тихой мышкой в уголке. Он не обратил внимания и на своего Фортуната, строившего рожи , хотя мальчишке следовало дать подзатыльник. Он и себя еле помнил: не Евдокс, не цирковой атлет и вольноотпущенник, но какое-то новое существо наедине с. Богом.
19.
Твёрдо решив сделаться своим среди уверовавших во Христа, Евдокс обратился к Пармену. Старичок-келарь был известен тем, что когда-то долго жил в Иерусалиме возле учеников Христа и даже заведовал там раздачей хлеба. Он многое знал, но был слишком стар и болезнен, чтобы вести долгую беседу.
Почтительно его приветствовав, Евдокс изложил свою просьбу. Пармен, задумавшись, стал расспрашивать атлета о прошлом, и Евдокс ничего не утаил о жестокой и суетной жизни в цирке, которую он вел шесть лет, и ранее о праздной и беспутной молодости в Антиохни. Пармен вздыхал. Однако при упоминании Евдоксом имен Тефтая и Марфы старик внезапно воспрянул.
— Ты знал их? — обрадовался он.- Это наши единоверцы.
И Евдокс с удовольствием поведал ему о своём давнем знакомстве.
Беседуя с госпожой глазу на глаз, Пармен сказал Юлии о Евдоксе:
— Он наш. Но в парне еще слишком много от циркача. Не будем торопиться .Дадим ему время для испытания.
После небольшого колебания Юлия осведомилась , как он смотрит на Евдокса в должности домоправителя: ведь Макрина плохо справляется…
— Это мирское, решай сама, — отмахнулся старик.
Сама, всё сама. Ей всегда хотелось, чтобы кто-нибудь, большой и добрый, всё решал за неё.
Госпожа так и не назвала при всех Евдокса новым домоправителем; Макрина осталась при должности. Однако постепенно все её обязанности перешли к нему. Его присутствие на советах ни у кого больше не вызывало недоумения. За дело он взялся охотно, давно замечая недостатки и упущения в ведении дома. Первыми начальственную руку почувствовали его сторожа.Домашний палач наконец получил работу: высечь своего дружка Мирона за то, что тот вдрызг напился и проспал ночь, вместо того чтобы сторожить. Оптат выполнил поручение с удовольствием, сожалея, что порка была символической — пять плетей, — но вложил в эти пять ударов всю душу. Мирон вопил и грозил всеми карами приятелю .
Тот год в Риме выдался очень спокойным: Цезарь был занят любовными делами с некой Цезонией, на которой вскоре женился, а потом вместе с приближенными уехал в Галлию. Правда, и там летели головы, но это не касалось Города, а тем более дома Юлии .
Вскоре в Тибуры явился Паллант с приятной новостью о ссылки сестёр Цезаря – ненавистниц Юлии. . Оглядев преобразившийся и похорошевший дом, незваный гость уединился с хозяйкой.. Беседа с гостем раздосадовала госпожу: он всё время на что-то намекал, и это ей было не по душе. Видя, что она по-прежнему не желает его понять, а возможное возвышение на Палатине ее ничуть не прельщает, он мстительно ухмыльнулся: