Обрадовала и удивила Феба. Из хрупкой, маленькой девушки она превратилась в цветущую, здоровую толстушку, как только что испеченная булочка.
— Феба, ты ли это? — столкнувшись с нею в одном из переходов, шутливо всплеснул он руками.
Узнав в бородаче Евдокса, она высокомерно вздернула носик, но не выдержала и рассыпала смех колокольчиками:
— Евдокс, миленький!
Только она одна и обрадовалась. Кажется, она готова была броситься ему на шею.
— Я замужем за Неоном, библиотекарем, —тут же спохватившись сообщила она. — У меня есть прехорошенькая дочурка, и скоро будет сынок . Ну и бороду ты отпустил, ну и волосищи! Будет работа моим ножницам.
Муж её,довольно высокомерный молодой человек, подошел к ним и тоже приветствовал Евдокса, но без особой радости. Поработать ножницами Фебе так и не удалось.
А малыш Плавт не проявил особой радости, увидев своего учителя атлетики. Теперь кроме нянек он жил под строгим присмотром дядьки и румяной врачихи Секунды. Сын Юлии окреп, посуровел. Молодому хозяину минуло семь лет; нос его уже сейчас почти достиг размеров материнского и отнюдь не красил детское личико..
Расположившись на отдых в доме для слуг, где ему отвели закуток, Евдокс подумал, что задерживаться здесь не стоит, и если бы не намерение побеседовать с единоверцами, он ушел бы хоть сейчас.
26.
В самом конце года по Риму распространилась весть о внезапной казни сенатора Аппия Силана, мужа Домиции, ужаснувшей всех своим вопиющим беззаконием. Рассказывали, что Мессалина и советник Цезаря по делам прошений Нарцисс, сговорившись и велев сенатору утром явиться на Палатин, а страже — никого не пускать, убедили Клавдия, будто видели во сне, что Аппий готовится его убить. Услыхав, что тот ломится во дворец, трусливый Цезарь тут же согласился, чтобы преторианцы его прикончили. Злосчастный отчим Мессалины был зарублен воинами прямо на дворцовой лестнице.
Огорченная Юлия заперлась в Ростральном доме. Уехать из Города она не могла: приближались январские календы, и ее присутствия во дворце требовали приличия. Проникнуть к Цезарю она не делала попыток: поговорить с дядей наедине ей не дадут, а встречаться с Мессалиной и ее прихвостнями гордой матроне было слишком тяжело. Зато дочь Германика Юлия, ее двоюродная сестра-тёзка, всегда отличавшаяся своеволием, оказалась смелее. Она явилась во дворец ,увела Цезаря от свиты, несмотря на сопротивление Мессалины, и долго расхаживала об руку с дядей, о чем-то с ним толкуя. Событие это вызвало много разговоров. Все дружно предрекали, что даром это ей не пройдёт, хотя тогда ещё никто не ожидал кровавой развязки.
:
В январские календы Цезарю приносили клятвы консулы, магистраты, сенат и народ римский, а затем он принимал подарки. Сидя на возвышении, облаченный в пышную одежду триумфатора и золотой венец, Клавдий одной рукой обнимал жену, другой — Юлию из Тибур, «дочь любимой и единственной сестры», как умиленно он всем твердил. Две другие племянницы , Агриппина и Юлия, завистливо стояли рядом. Пониже, возле Цезаревой семьи теснились придворные и первые лица государства.
При входе во дворец Юлию — неслыханное унижение! —обыскали, и с ее лица еще не сбежала краска возмущения. В тот день обыскивали всех приходящих, даже детей. Клавдий, разумеется, не знал об этом, а униженные родственницы помалкивали, уже поняв, что всё делается по воле Мессалины. Цезарь был настроен благодушно. Он проснулся с ясной головой и не успел еще напиться — редкий случай в последнее время. Хлопотливое утро его утомило, однако он нашёл силы обратиться к близким с милостивыми словами. Говорил Клавдий очень неясно; стараясь лучше выговаривать слова, он повышал голос, и тогда из его горла вылетал звериный рык. «Несчастный старик, — невольно думала Юлия. --- Вместо умалишенного Цезаря, Рим получил полоумного». Так непочтительно она еще не думала о дяде, но после казни Алпия Силана, устроенной мстительной Мессалиной, стало слишком ясным, кто нынче управляет поведением Клавдия.
Обнимая Юлию, Цезарь то и дело целовал ее, называя «голубкой», «дитятком», «возлюбленной племянницей». Благорасположение несчастного старика было губительно, и Юлия знала это. Мессалина притворно улыбалась ей.
— А где мои теща и тесть? — возопил Клавдий. — Женушка, почему не видно твоих родителей?
Наступила тишина.
— Где Аппий и Домиция? — рявкнул нетерпеливо Клавдий. — Позвать забыли, олухи?
Почтительно наклонившись к уху государя, Нарцисс шепнул: