--- Наш храм останется недостроенным.
--- Я дострою его.
Он наконец понял, что они расстаются навсегда. Странный холодок побежал по спине. Разлука была освобождением от многого, но таким, от которого болело сердце.
— Юлия! — протянул он к ней руки. — Мы не могли быть вместе в этой жизни. Никто не виноват.
Она сделала отстраняющее движение;
—Бог с тобой. Уходи же, уходи!
— Будь счастлива и здорова, госпожа.
Она нетерпеливо кликнула служанок.
34.
Казнь другой Юлии, дочери Германика некоторое время держали в тайне. Носатая Юлия узнала о гибели двоюродной сестры позже всех и, возмущенная, устремилась в Рим. На этот раз она добилась свидания с Цезарем и бесстрашно высказала ему всё, что думала, обвиняя Мессалину и вольноотпущенников в самоуправстве. Клавдий обещал разобраться.
Ночью Ростральный дом, где остановилась Юлия, был оцеплен преторианцами. Наутро она узнала, что повинна в заговоре против священной особы Цезаря . Пусть ждёт решения своей участи под замком. Письменное обвинение, скрепленное подписью Клавдия, ёй привез Паллант. Юлии обвинялась в связь с мятсжным Скрибонианом, а также ей приписывалась приверженность к иноземному суеверию и позорное сожительство с вольноотпущенником.
Ознакомившись с обвинениями и мрачно вперившись своими огромными глазами, полученными в наследство от Клавдиев, в бесстрастное лицо Палланта, она осведомилась, дадут ди ей возможность оправдаться перед дядей.
--- Ни под каким видом, - оживился тот. Бывший раб, купленный когда-то за бесценок в дом её бабкии униженно пресмыкавшийся перед всеми , нынче он утверждал смертные приговоры потомкам Цезарей. Чванный, бессердечный выскочка, он был ненавистен Юлии всегда, знал это и нынче упивался её бессилием и своим всемогуществом..
Наполнившись отвращением, Юлия высокомерно выпрямилась:
— Иди и передай своим хозяевам, что меч палача не понадобится. Я отказываюсь от пищи. Надеюсь, повидать сына перед кончиной мне разрешат?
Большая голова с толстыми, оттопыренными ушами отрицательно дернулась; ответ прозвучал издевательски:
— Незачем отрывать мальчика от занятий. Мы позаботимся, чтобы он вырос истинным римлянином и верным Цезарю гражданином.
Закутав голову покрывалом, она отвернулась:
— Ступай.
Не дождавшись ее упреков и слез ,он был разочарован.
— Мне жаль, госпожа, — промямлил он, — Жаль, что в свое время ты меня не послушала...
Она хранила молчание.
Возле двери спальни, где лежала Юлия, встали воины; присланный Мессалиной врач следил за происходившим, досадливо перебирая свои ланцеты, с помощью которых можно было кончить дело гораздо скорее.
Напрасно Помпония при содействии своего высокопоставленного мужа молила власти о разрешении навестить Юлию: к затворнице никого не допускали.
Единственная служанка, приставленная к внучке Цезаря Тиберия и остававшаяся с нею до последнего часа, позднее передала неутешной подруге слова Юлии:
— Моя вера облегчает мне ожидание смерти. В другой жизни, лишившись своих бренных тел, мы все встретимся и будем счастливы. А ты, Помпония, живи, пока можешь.
Эпилог
«Долгой была жизнь этой Помпонии, и прожила она ее в непрерывной скорби, ибо после умерщвления по проискам Мессалины дочери Друза Юлии она 40 лет не носила других одежд, кроме траурных, и душа ее не знала другого чувства, кроме печали».
Тацит. ан., ХШ, 32.
К о н е ц
Галина Грушина
азъ есмь путь
Повесть 1.
Акробатка Селена, девушка мускулистая и гибкая как змея, пробралась в каморку атлета Евдокса, едва стемнело, и всю ночь хныкала на его могучей груди: Евдокса продавали, а она оставалась при цирке. Молчаливый и рассеянный, атлет не утешал ее, и оттого она заплакала по-настоящему, обиженно поняв, что не дорога ему.
— Хватит, — наконец попросил он. — Куда я денусь? Новый хозяин тоже заставит выступать на арене.
Утешая так Селену, в глубине души он был встревожен: кто знает, в какие руки попадешь. Ему шел уже тридцатый год, выступлениям скоро конец, — чем тогда заняться? Несколько лет он надеялся, что, сняв золотые пенки с его побед, владелец отпустит на волю своего атлета, — но хозяин внезапно умер, а наследники решили продать всю городскую фамилию. Тревожили его также намерения Вестриция Спуринны: сенатор и богач, любитель цирка, тот вбил себе в голову, что Евдокс должен стать зверобоем -— намерение, вызывавшее негодование атлета. Что, если его купит Спуриина? Говорят, будто есть закон, запрещающий насильно отдавать слугу в гладиаторы, — но раба от хозяйского произвола не защитит и закон.