— Разве ты красивый? — пожал с досадой плечами домоправитель. — Никак не пойму, почему хозяйке это взбрело в голову. Лицо как лицо, а мускулистый атлет в хозяйстве всегда пригодится.
Настала очередь удивляться Евдоксу:
— Хозяйке, говоришь, не приглянулась моё лицо?
— То-то и оно. А по-моему, покупка выгодная, — упрямо тряхнул бритой головой Никепор. — Если же парень окажется бабником, выпорем разок-другой — и делу конец. Смотри! У нас с этим строго, — погрозил он пальцем перед носом Евдокса.
4.
Ранним утром челядь Юлии собралась в атрии на молебствие. Вся в черном, с покрытой головой — был виден только длинный, горбатый нос, — Юлия совершила перед алтарём обычное жертвоприношение богам, четко прочитала молитву, хором повторяемую за нею слугами, и отпустила людей работать. Больше хозяйки не было видно весь день: она уединилась в своих покоях, вход куда стерегли телохранители, причислить к которым Евдокса она обидно не захотела.
Атлет осмотрел назначенную ему палестру, небольшую, но хорошо оборудованную, познакомился с учениками — порослью юных рабов — и получил в кладовой сухой паек на неделю: возле кухни была пристройка, где челядь ежедневно обедала, горячим, однако сыр и оливки полагалось иметь каждому свои. Побывав в столовой, Евдокс был удивлен при виде гор хлеба и огромных котлов с кашей, из которых каждый брал, сколько хотел. Чем больше он присматривался к порядкам в доме, тем больше дивился, Ругани и крика нигде не было слышно, — напротив, люди улыбались друг другу, дружелюбно переговаривались вполголоса и вообще вели себя пристойно. Здесь у каждого челядина был свой угол, где он мог хранить личные миску и ложку, подстилку и дорогие сердцу пустяки. Например, Феба вместе с другими девушками — прислужницами госпожи обитала в большой комнате, разделенной занавесками на спальни. Множество слуг, занятых в хозяйстве, проживало в стоявшем неподалёку трёхэтажном доме; семейные - в отдельных комнатах. Наверно, поэтому и было здесь так много детворы, а уЕвдокса —учеников.
— Что у вас за порядки? — наконец не выдержал он. —Живете, будто в золотом веке.
— Так заведено госпожой, —отвечали ему.
После обеда прибыл слуга Евдокса Фортунат, на редкость безобразный мальчишка, по причине чего и был им дешево куплен; он привез цирковые пожитки, половину которых растерял по дороге, и увядший букетик от Селены, тут же отправленный Евдоксом в мусор: с прошлым было покончено. Удалившись знакомиться с новым домом, Фортунат пропадал до вечера, предоставив хозяину самому разбирать скарб. Вернулся он изумлённый, с целой кучей новостей. Здесь не бьют слуг! В последний раз раба наказывали плеткой больше года назад, еще при жизни мужа хозяйки, да и то за дело. Госпожа очень добрая и говорит, что слуги — такие же люди. Хочешь — верь, хочешь — не верь. Она вдовеет второй год; у нее есть сын четырех лет, отправленный сейчас к морю. Все главные слуги в доме — уже отпущенники; диспенсатор Протоген самый важный из них, но ни во что не вмешивается, занятый с утра до вечера подсчетами доходов с многочисленных имений хозяйкиа разбросанных по всему свету.А домоправитель Никепор хоть и напускает на себя важность, но старая Юстина главнее его, потому что распоряжается всей личной прислугой госпожи. Больше всех хозяйка любит келаря Пармена, восьмидесятилетнего старика; вместе с ним по ночам она молится иудейскому богу.
Иудейскому?..Евдокс широко раскрыл глаза и вознамерился дать мальчишке подзатыльник, чтобы не болтал лишнего.
— Э, не драться, — отскочил Фортунат. — Здесь рукоприкладство под запретом.
— Не клевещи на госпожу, — погрозил ему Евдокс. — Она добродетельная римлянка, и чужеземные божки ей не нужны. Я сам видел, как она совершала возлияние ларам.
— Но ты нигде в доме не видел изображений Цезаря, нашего главного бога, — таинственно прошептал Фортунат.
.
Евдокс задумался: в самом деле! Портреты Цезаря Гая встречались в Риме на каждом шагу, высеченные из мрамора, отлитые из металла, нарисованные красками; в доме Юлии не было ни одного.
— Не наше дело, — наконец строго сказал он. — Держи язык на привязи. Такой госпожи поискать. Пусть молится, кому хочет.
— Все тут держат языки на привязи, — заметил Фортунат. — Но в доме бывают чужие. И самый опасный — Паллант , отпущенник хозяйкиной бабки. Как увидишь лопоухого и толстогубого мужика в тоге, беги прочь.
Наутро снова было общее молебствие, начавшее трудовой день. Евдокс удивленно рассматривал госпожу: неужели этой высокородной матроне , истой римлянке, полюбился варварский божок, которому молится хозяин Селены — неряшливый, крикливый, заносчивый чужеземец? Снова решив, что это не его дело, и удалившись на палестру, он до обеда знакомился с мальчишками- своими учениками. Во второй половине дня они разбежались по своим делам, и Евдоксу стало нечего делать. Он наведался в атрий, но там служанки плели гирлянды к очередному празднику; прошел по парку — но там кипела работа, садовники сажали какие-то кусты; вернулся на свою палестру — но ее уже превратили в сушилку: прачки растянули длинные полотнища на солнце. Соскучившись, Евдокс разыскал Никепора.