Евдокса удивил вызов к хозяйке. Наскоро причесавшись пятерней и огладив одежду, он отправился за посыльным. Госпожа, сидя с Юстиной в маленькой комнатушке, перебирала какие-то документы. Скромная обстановка ее обиталища не вязалась с нарядным перистилем, через который Евдокс только что прошел. Как обычно, в темном платье, лишенная украшений, госпожа казалась нищенкой, между тем состояние Юлии было огромно. Купить на аукционе отряд гладиаторов для нее было так же необременительно, как горсть орешков у уличной торговки.
— Пришел прокуратор сторожей Евдокс, госпожа, по твоему приказу, — тихо доложила молоденькая служанка, пропуская его.
Евдокс поклонился. Юлия продолжала перебирать бумаги.
— Я довольна тобой, — не глядя, сказала она. — За старание тебе выплатят двойное месячное содержание.
— Понаставил замков, — прохрипела Юстина, толстая и, прямо сказать, малопривлекательная старуха. — Я чуть ключ не сломала, когда открывала свою кладовку.
— Вот как? — подняла густую бровь Юлия. —Дай твой ключ, —велела она.
Юстина с неохотой поднялась и отправилась за ключом. Когда дверь за нею закрылась, Юлия наконец повернула к Евдоксу лицо и с некоторым затруднением осведомилась:
- Нравится тебе у нас?.
— Да, госпожа, — почтительно поклонился он.
— Ты уже совсем обжился? Можешь выбрать себе подругу. Ничего не опасайся: я уважаю нерушимость семейных уз моих домочадцев.
Она говорила приветливо, не глядя на него. Неожиданные слова хозяйки вызвали краску на веснушчатых скулах атлета. Обзавестись семьей? Плодить маленьких рабов? Никогда.
— Если ты позволишь, я бы хотел оставаться без подруги, — ответил он.
Она посмотрела на него удивленно. У нее были очень густые ресницы; громадные ее глаза, затененные ими, казались глубокими и сумрачными.
— Феба хорошая девушка... — начала она, но, услышав шаги Юстины, оборвала себя. — Впрочем, как знаешь...
Явилась Юстина с ключом, и все трое принялись рассматривать его. Евдокс справедливо указал важной старухе, что погнутый ключ вовсе не из новых, а какой-то прежний, и его пора выбросить вместе с замком.
— Выбросить? — обиделась Юстина. — Ты, парень, своих правил тут не устанавливай.
— Что ты сегодня такая сердитая? — не выдержав, укорила Юлия свою помощницу.
— То и сердитая, что он над нами потешается, — выложила та припрятанное обвинение.
— Потешаюсь? Я? — не понял Евдокс.
В голосе Юстины появился яд:
— А кто сказал, что люди станут больше любить друг друга, если запрутся от соседей на замки?
Евдокс остолбенел: вот так слышимость! Сказанное в одном углу дома уже известно у хозяйки.
— Ступай, — махнула ему рукой Юлия.
Ему показалось, что она осталась недовольна.
Он шел по дому, коря свой язык за несдержанность и одновременно вспоминая безупречную женскую руку с длинными пальцами в перстнях, повелительный взмах хозяйки, отправивший его вон. Сколько поколений избранников судьбы должно было смениться, чтобы человеческая рука приобрела такую совершенную форму! Сколько рабов мечтают о пощёчине от этой руки (пощёчина хозяина – знак отпуска на волю). И он тоже мечтает. Ведь ныне он раб, хотя раньше жил свободным человеком. Жил в заблуждении – рождённый от раба, он с младенчества был рабом. И, значит, ныне он вправе мечтать о прекрасной женской руке, о пощёчине, ею запечатлённой на его щеке.
Юлия тоже размышляла о состоявшемся по поводу Фебы разговоре, однако она, как и Евдокс, думала совсем не о девушке.
10.
В дом нагрянули незваные гости — сенаторы Вестриций Спуринна и Санквиний Максим. Последний был назначен на будущий срок консулом-суффектом и, стало быть, в чести у Гая Калигулы. Он сразу объявил, что осмелился перешагнуть заповедный порог сестры Цезаря лишь как друг Спуринны и по просьбе его, а затем накрепко умолк, предоставив говорить приятелю. Спуринна не отличался изысканностью речей и напрямик сообщил, что приехал выкупить у Юлии атлета Евдокса.
— На что тебе циркач, госпожа? —удивлялся он. — Достался он тебе случайно, по ошибке твоего слуги. Этот атлет должен был принадлежать мне, я уже сговаривался о цене с его хозяином, а тот возьми да умри, когда я был в отъезде. Я слышал, что тебе он достался по дешевке, и готов заплатить двойную цену.
Юлия слушала с неудовольствием.
— Позволь узнать, чем вызвано твое желание иметь этого раба? — неприязненно осведомилась она.
Спуринна принялся расписывать тонкости цирковой борьбы — то, что было ей неинтересно и непонятно, а ему близко и дорого. Сразу стало ясно: перед нею сидел помешанный на цирке олух, Евдокс был нужен ему, чтобы снова выпустить на арену, делать ставки, хвастать в обществе дорогой игрушкой.