13.
О ссоре хозяйки с Паллантом вскоре стало известно в доме. Заметив во время утренней молитвы подавленное настроение госпожи, Евдокс огорчился, но, бессильный чем-либо помочь, не зная всего значения случившегося и своей причастности к нему, удалился в раздумье на палестру и занялся учениками. Феба, которую можно было бы расспросить, обиженная, давно не показывалась, и он впервые пожалел о размолвке с нею.
Все его мысли занимали Юлия и ее удивительный Бог. Он жаждал услышать продолжение рассказа об ее путешествии по Востоку, однако уже объявленное собрание было внезапно отложено.
Днем, когда весь дом погрузился в сон, он в смутном настроении пришёёл к себе в закуток, отведённый ему как префекту сторожей, толкнул дверь — и остолбенел: на его кровати лежала Селена, акробатка из цирка, вся как есть. Тут же, на полу среди чужих узлов сидел недовольный Фортунат.
— Муженек миленький! — взвизгнула незваная гостья и, подскочив, как мячик, с ловкостью обезьянки вспрыгнула на него, уцепившись руками и ногами с такой силой, что он почувствовал себя Лаокооном, удушаемым змеями. Как оказалось, Селена нежданно получила вольную и тут же со всем имуществом явилась к Евдоксу в Тибур.
Мрачно освободившись из цепких рук акробатки, Евдокс уселся на единственный стул и скрестил руки. Увидев недовольство хозяина, Фортунат воспрянул духом и с удовольствием принялся ябедничать:
— Она хочет, чтобы я спал за дверью, и выбросила мой тюфяк в коридор. Можно, я его верну?
— Верни, — кивнул Евдокс.
Селена возмутилась.
— Девушка, тебя никто не звал сюда, — остановил её Евдокс. — Пути наши давно разошлись.
Фортунат, издав вопль, злорадно пнул ногой корзину незваной гостьи.
— Брысь, недоносок! — завопила та. — Миленький муженек, неужели ты меня прогоняешь? — сменила она злой голос на плаксивый. — Ведь госпожа этого дома разрешила мне поселиться у тебя,
— Ты была у хозяйки? — опешил Евдокс.
— А то как же? — подбоченилась Селена. — Неужели ты думал, что я тут без разрешения? Госпожа сказала, что обустроит нас, как семейную пару.
Схватившись за голову, Евдокс молчал. Тем временем Селена и Фортунат подрались из-за узлов.
— Да не шумите вы! — попросил он, расталкивая их в разные стороны. — Живите тут оба. Уйду я.
И направился к двери. Но драчуны с воплями уцепились на него. Стряхнув их, он открыл ногой дверь — и предстал перед толпой любопытствующих зрителей. Позор был полный.
Он бежал прочь, а встречные весело поздравляли его с приездом жены.
Евдокс отсиживался у сторожей до утра, а чуть свет пошел к Никепору. Домоправитель уже видел Селену и удивился просьбе Евдокса разлучить его с такой соблазнительной крошкой, однако пообещал выручить, а пока советовал отправиться на палестру и заняться делом.
— Госпожа надолго уехала, — между прочим сказал он, ——так что за главного в доме я.
— Как уехала? —не понял Евдокс.
— Села в повозку и уехала, — удивился его недоумению Никепор.
Уехала... И увезла с собой презрение к нему, ибо что может почувствовать благородная римлянка,увидев циркачку Селену!
В полдень на палестру примчался возбужденный Фортунат и ликующе сообщил, что Селена вместе с узлами выехала в неизвестном направлении. Осторожно заглянув в дверь своей конуры, Евдокс с облегчением убедился, что Фортунат не соврал.
Местопребывание Селены вскоре стало известно всему дому: Никепор отвел ей пустовавшую комнату в доме для прислуги, и она весьма уютно обосновалась там.
— Я объяснил девушке, что у тебя другая на примете, — важно сообщил домоправитель Евдоксу. — Здесь всегда найдутся желающие утешить её. Ведь хороша озорница. Прямо огонь
- Да зачем оставлять её тут?
- А не твоё дело.
Домочадцы вскоре с удивлением увидели, как в комнату Селены носят красивую утварь из хозяйских кладовых. Дом заволновался: что это значит? Первой угадала Юстина:
— Она опоила нашего Никепора, — объявила старуха.
В том, что добродетельный Никепор совращен и околдован циркачкой, сомневаться не приходилось. И пока Евдокс переживал свое унижение по темным углам, домочадцы, позабыв о нем, бурно обсуждали падение Никепора и те кары, что должны были посыпаться на управителя с возвращением госпожи. Больше и громче всех негодовал привратник Мирон: оказывается, он был сторонником нравственности, что, впрочем, не мешало ему питать слабость к глиняным непристойным безделушкам— изделиям оборотистых ремесленников. Самые суровые натуры предрекли, что вскоре по жирным плечам Никепора загуляет загуляет обленившаяся плетка палача. Более умеренные говорили, что битья, конечно, не будет, но вряд ли госпожа и дальше потерпит циркачку в доме, а прелюбодея на высокой должности. Иные брали под защиту добряка Никепора и во всем винили злую акробатку. Последней новость узнала Гнафена, жена Никепора. Для начала она избила мужа, вырвав прядь, которой он прикрывал лысину; потом выломала дверь у Селены, но та отбилась, облив ее жидкостью из ночного горшка. Затем Гнафена примчалась к Евдоксу, крича, чтобы он убрал из дома «эту заразу». Мирной жизни как не бывало. Дом бурлил, переживая неслыханный скандал, и Евдокс с отчаянием видел, что притащил с собой в этот тихий уголок буйные нравы цирка. Только и судачили во всехуглах о прокураторе сторожей, его бесстыднице-циркачке и соблазнённом ею бедняге Никепоре.