— Если бы Евдоке не был причастен к безобразию, то был бы в самый раз, — неожиданно заявил келарь Пармен, вызвав удивлённый взгляд госпожи.
— Вздор! — снова вскрикнула Секунда. — Кто позволил циркачке поселиться в доме, тот и виноват.
Юлия поморщилась: разрешение Селене поселиться дала она, и, кажется, поторопилась. . Ей уже донесли, что Евдокс тут же выгнал акробатку из своей каморки.
— Оставим всё, как есть, — предложил келарь. — Никепор всегда был набожным человеком, а наш Господь велел прощать, если грешник раскаялся.
— А ты, старче, откуда знаешь, что Никепор раскаялся? — ядовито осведомилась Юстина.
— Ни в чем он не раскаялся, кобель окаянный! — завопила вызванная на совет жена грешника. — Твердит, уйду от тебя к молоденькой, и все тут.
После долгих препирательств совет решил отправить домоправителя на бессрочный отдых в сицилийскую усадьбу, чтобы, сидя на вулкане, он скорее одумался. Заместителя ему решили не назначать, поручив общий надзор за домом Юстине.
— Вздор, вздор! — возмущалась Секунда. — Где Юстине справиться е банщиками, уборщиками, сторожами, телохранителями?. .
— А ты не суйся повсюду, матушка, — подбоченилась Юстина. — Я ведь не кричу, что ты с лечением дитяти не справляешься.
Самоуверенные и гневливые женщины , обе издавна соперничали и при случае досаждали друг другу. Госпожа поморщилась. Приска замахала на всех руками, чтобы уходили.
15.
На следующее утро Евдокс наконец увидел госпожу во время молебствия. Закутанная в черное, она и не взглянула в его сторону. Евдокс уже знал об участи Никепора и накануне вечером ходил к нему проститься.
— Было ведь мне знаменье, — сокрушенно вспоминал опальный домоправитель. — Когда ехал тебя покупать, сломалась спица в колесе.От тебя моё несчастье, будь ты неладен.
Впрочем, особенно убитым переменой в судьбе он не выглядел и деловито готовился к отъезду: Селена уезжала вместе с ним.
Маленький хозяин пришел на палестру в сопровождении Секунды и нянек. Врачиха, строго оглядев Евдокса и гимнастические снаряды, устроилась неподалеку на складном стуле, а Плавт тут же полез на брус. Сделав несколько упражнений, он потребовал, чтобы свита удалилась подальше. Среди нянек поднялся переполох, однако мальчик был настойчив, и они наконец подчинились. Труднее пришлось с Секундой: та ни за что не хотела понять, что приказ относится и к ней, пока малыш не топнул ногой, прикрикнув:
— Пошла вон!
Челюсть у Секунды отвисла, а Евдокс не смог сдержать усмешки. Оставив прочих учеников, он занялся ребёнком.
Несколько дней сын Юлии являлся в полдень на палестру. К этому времени Евдокс отпускал всех учеников, чтобы маленькому господину никто не мешал. Уставший от крикливого женского общества, мальчишка тянулся к нему, , такому огромному и мощному мужчине, столь непохожему на писклявых, суетливых, сюсюкающих нянек. Однако продолжалось это недолго. Внезапно всё оборвалось. Плавт больше не приходил. Евдокс огорчился. Он попытался узнать, не заболел ли маленький господин. Ничуть; ребёнок здоров. Вскоре атлет увидел Плавта, разъезжавшего по дорожкам сада на ослике; маленького господина окружала шумная толпа нянек, Секунда вела ослика под уздцы.
Остановив одну из нянек, Евдокс спросил, почему господин больше не ходит на палестру, но та шарахнулась от него, как от чумного. Нахмурившись, он махнул рукой.
Он продолжал учить маленьких слуг приёмам борьбы, затем пополудни обходил сторожей, а вечером от нечего делать вместе с другими охранял сад. С некоторых пор окружающие странно переменились к нему и даже начали сторониться. Женщины проходили мимо с надменными лицами, а мужчины окидывали его любопытными и презрительными взглядами. Феба отпрыгнула от него, как лягушка. Зато привратник Мирон, давний его недруг, не скрывал злорадства и при виде атлета громко хмыкал.Евдокс недоумевал, но молчал.
Однажды ему случилось проходить мимо ворот, где Мирон сидел на лавочке вдвоем со своим дружком Оптатом, безработным палачом. При виде Евдокса они принялись подталкивать друг друга локтями и хихикать.
— В чем дело? — приостановился атлет. — У меня непорядок в одежде?
Но Оптат и Мирон, не удостоив его ответом, ушли в сторожку, продолжая толкать друг друга и натужно смеяться.
Столь явное недоброжелательство, внезапно окружившее Евдокса, было ему тягостно. Открыл ему глаза на происходившее разговор с Фортунатом. Его слуга, разгильдяй и бездельник, каких свет не видывал, однажды вечером сгреб в охапку свою постель и, заявив, что больше не хочет слышать, как его дразнят «подстилкой Евдокса», ушел спать в коридор. Евдокс помрачнел. Выйдя следом за Фортунатом и взяв его за ухо, он грозно спросил, кто его дразнит.