— Да все, — завопил тот. — Это Селена! Она на весь дом орала, когда уезжала, что ты — мальчишник, и женщины тебе не нужны.
Кровь отхлынула от лица Евдокса, на коже четко выступили веснушки, обычное украшение рыжеволосых. Выпустив ухо Фортуната, он вернулся к себе в каморку, сел у стола и окаменел. Смятение, ужас, стыд теснили ему грудь, но все перекрывала нестерпимая обида. Безжалостная клевета гуляет по дому; Юлия знает. Что-то капнуло ему на руку, и он с удивлением заметил, что по его лицу катились слезы.
Черные дни настали для него.. Постепенно один за другим исчезали ученики; остались лишь те, кому было приказано упражняться еще Никепором. Между тем злая молва не утихала. Кто-то усиленно распускал о нем позорящие слухи. У Фортуната, и у того допытывались, не оскопил ли его хозяин; злобный мальчишка подрался с любопытствовавшим. Евдокс ходил мрачнее тучи. Внезапно его осенило: спасти его доброе имя может только госпожа.
Дождавшись нон, когда госпожа имела обыкновение выслушивать просьбы слуг, он явился на прием и занял очередь . Она двигалась медленно. Народу пришло много. Он терпеливо ждал, сгорбившись и ни на кого не глядя. Никто с ним не заговаривал, но люди поглядывали на него с любопытством. Наконец в числе последних настал его черед.
Юлия сидела в таблине с непокрытой головой, причесанная, как обычно, на прямой пробор; ее густые темные волосы при свете дня сверкали кое-где серебряными прожилками. Покрывало, соскользнув на плечи, приоткрыло ослепительно белую шею с тонкой золотой цепочкой вокруг. Испуганно отведя глаза от цепочки, Евдокс постарался не глядеть; на скулах его проступила краска.
Она встретила атлета с каменным лицом:
— Чего тебе?
Понимая, что говорить придется начистоту, иначе дерзкое вторжение его бессмысленно, он спросил в упор:
— Почему госпожа запретила сыну заниматься со мной?
— Запретила? — выгнула она бровь. — Первый раз слышу. Надо спросить нянек, в чем дело.
На сердце потеплело: возможно, она верила порочащим слухам о нем меньше других.
— Но ведь ты недовольна мной, я вижу, — настаивал он. — Объясни причину. В чём моя вина?
Она сидела слегка отвернувшись; длинный нос некрасиво нависал над слабым подбородком, но даже этот нос ,казалось Евдоксу, ничуть не портил строгого женского лица.
После небольшого колебания Юлия произнесла:
— Скромность не позволяет мне называть вещи своими именами.
— Тогда скажу я, — понизил он голос, стараясь говорить как можно тише, чтобы люди за дверью не услышали. — Доброе имя мое запятнано.
— Ты вышел из грязи цирка, и не мне судить тебя, — поморщилась она.
— За связь с дурной женщиной я наказан, - рассердился он. - Но молча сносить клевету не собираюсь. Клянусь всеми богами, в чем-чем, а в мужеложстве я неповинен.
Она долго молчала.
— Твое недоверие сокрушает меня, как меч. Клянусь памятью своей матери. Разве можно обмануть, клянясь матерью?
В его голосе прозвучала искренняя боль, и огромные, мрачные глаза Юлии обратились к нему:
— Да я и не поверила вовсе. Все говорят, что у тебя в Риме не было славы распутника. Но моего дома не должны касаться грязные слухи. Помоги же искоренить всякие подозрения: женись.
Атлет опешил:
— Как? Так сразу?.. Не требуй этого.
— Но почему? Ты мужчина во цвете лет и одинок. Согласись, что твой отказ выглядит несколько странно.
Он отрицательно замотал головой. Ее лицо посуровело:
— В случае отказа тебе придется покинуть мой дом.
— Покинуть?! Моя добрая, умная, справедливая госпожа, — испугался он, — не гони меня! Сделай меня последним носильщиком, но оставь при себе.
— Так почему ты не хочешь жениться? Чем вызван твой отказ? — недоумевала она. — Или ты женоненавистник?
— Я раб, — потупился он. — Рабы не заключают браков.
Юлия недовольно повысила голос:
— Ума не приложу, что с тобой делать. Иди и подумай. Феба, к примеру, прекрасная девушка.
Госпожа не захотела продолжать разговор.
16.
Весь вечер Юлия была погружена в глубокую задумчивость и даже не стала рассказывать сыну сказку, хотя тот просил. Волнение, наполнявшее её в присутствии Евдокса и заставлявшее желать новых встреч, давно тревожило женщину. Да, он прекрасен, но мраморные изваяния бывают ещё совершеннее, - в чём же дело? Почему всякий раз, когда она видит его, её наполняет волнение? Его лицо всё время стоит перед её мысленным взором. Если так пойдет дальше, не она будет его госпожой, но он станет ее господином. С этим надо покончить. Пусть женится, и как можно скорее. Впрочем, есть еще один выход. Мысль отпустить своего раба на волю уже приходила ей в голову. Этот человек не годился для рабства. Пусть уйдёт из её жизни. Став свободным, он уйдет навсегда и оставит её в покое. Не чувствуя постоянно его присутствие в доме, она успокоится и опять будет влачить свое скучное существование, погруженная в неизбывную печаль по навсегда исчезнувшим дорогим людям, вечно на острие меча из-за проклятия рождения от корня Цезарей.