Госпожа спросила у доверенных слуг, как смотрят они на удаление Евдокса из дома под видом освобождения. Протоген одобрил намерение хозяйки: вольноотпущенником атлет, без сомнения, принесет им больше дохода, выступая в цирке. Пармен тоже склонялся к мысли, что атлету место где угодно, а не во вдовьем доме. Юлия больше не колебалась. Она часто освобождала кого-нибудь из своих многочисленных рабов, заботливо обеспечивая их и помогая устроиться в новой жизни; если бы не подрастающий сын, для которого следовало хранить наследственное добро, она проявляла бы еще большую щедрость. Что рабство противно человеческой природе, подсказали ей собственные чувства, а отнюдь не писания Сенеки и других философов. Итак, она даст вольную атлету. При мысли о том, что она дарует счастье свободы этому большому, доброму, сильному, но беззащитному человеку, ее охватила тайная радость. Она освободит его! Он уйдет, благословляя госпожу, и она вздохнёт наконец спокойно .
В те дни из Рима пришла весть, что дядя Юлии пятидесятилетний Тиберий Клавдий Нерон, разведясь с женой, тут же снова собрался жениться. Более жалкого существа, чем брат ее матери, придурковатый и косноязычный от рождения, трудно было представить. На Палатине он слыл шутом, и каждый лизоблюд Гая чувствовал себя вправе издеваться над беднягой. Узнав имя невесты , а это была Мессалина, дочь Домиции Лепиды, Юлия прониклась ещё большим сочувствием к своему несчастному дяде: у матери и дочери была самая дурная слава. От души жалея дядю, Юлия сочла долгом присутствовать на его свадьбе.
Заранее объявив дома о поездке в Рим, она принялась собираться в дорогу. Домашние встревожились. Ее остерегали не полагаться особо на родственников, но позаботиться о собственной безопасности; Приска советовала взять с собой побольше телохранителей. Внезапная мысль пришла Юлии, и она вдруг распорядилась включить в отряд телохранителей Евдокса.
Отправились поутру большим поездом: госпожу сопровождало десятка три слуг. У Бландов, к роду которых принадлежал покойный муж Юлии, в Риме был дом, но Юлия никогда в нем не жила и нынче не велела делать там никаких приготовлений: она рассчитывала остановиться у дяди. Был у неё одно намерение , хранимое ею в тайне от всех.
Евдокс шел с телохранителями и был счастлив. Видеть госпожу, охранять ее — что может быть лучше? Осторожно отодвинув занавеску, она иногда смотрела на него, не в силах наглядеться. Одетый нарядно, как все ее телохранители, и вооруженный мечом в красивых ножнах, он был великолепен, как Геркулес. Любуясь его мускулистым телом и загорелым, в капельках пота, лицом, таким мужественным и одновременно таким добродушным, Юлия твердила про себя, что такой человек не может быть рабом. Освободить его — и пусть уходит в новую жизнь.
Она пыталась думать о своем несчастном дяде и его новом браке. Женить старого больного человека на пятнадцатилетней девушке! Бешеное честолюбие Домиции, матери невесты, было широко известно: Клавдий – ближайший родственник Цезаря. Как она добилась разрешения на этот брак? Куда дели Петину, прежнюю жену? И почему не возражали сестры Гая? Говорят, сестры уже не пользуются прежним почетом у Цезаря. Он же совсем потерял разум...
Ехали неспешно, и расположенного за городской стеной жилища Клавдия достигли, когда зной уже стал спадать. Юлию никто не встретил, хотя о приезде её заранее известили. Впрочем, покои ей были приготовлены, а домоправитель Клавдия принес за хозяина извинения, объясняя нерадивость крайней усталостью всех из-за свадебных приготовлений. Юлия пожелала видеть дядю, но домоправитель опять начал извиняться: хозяин спал. Как оказалось, Клавдий с утра был пьян.
Дядю она увидела на следующий, назначенный для свадьбы день. Высокий, сутулый человек с измятым лицом и мутными глазами, вырядившийся по-жениховски, проревел при виде племянницы утробным голосом, неясно выговаривая слова:
— Выпить охота, а они не дают.