— Наш гость устал, Помпония. Позволь, я отведу его передохнуть, а ты раснорядись начать трапезу.
Евдокс и Юлия молча прошли в соседний покой: она, втянув голову в плечи, сутулясь, а он — не спуская с нее глаз. Уединившись, они остановились друг перед другом; оба продолжали молчать: чувства душили слова.
— Милая госпожа! — наконец пробормотал он.
— Евдокс! — выдохнула она.
Испугавшись, что своим возгласом выплеснула слишком много радости, она тут же слегка нахмурилась и спросила нарочито обыденным голосом:
— Ты давно в Риме?
Он ответил так же нарочито обыденно:
— Недели две, и скоро опять уеду: меня ждут в Антиохии.
Она рассматривала его обветренное лицо. Евдокс, но чужой; едва встретившись, уже говорит о разлуке, наполняя сердце жестокой болью.
— И ты уехал бы, даже не побывав в Тибурах?
В ее голосе снова прозвучало нечто большее, чем ей хотелось бы выразить,
— Побывать в Тибурах — мое заветное желание, но ты это запретила.
— Так поезжай хоть завтра, слуги тебя примут, — отвернулась она. — Я останусь здесь до январских календ, до новогодних торжеств. Я обязана часто присутствовать на Палатине. Ты знаешь, новый Цезарь — мой дядя. Все так изменилось,..
— Но не ты... —: тихо сказал он.
Знал, что подурнела, она нахмурилась:
— И я тоже. И ты.
— Да, — расправил он могучую грудь. — Я уже не прежний Евдокс. — И вдруг быстро добавил: — Как много седины в твоих волосах, и как ты красива.
Юлия торопливо надвинула на голову сползшее покрывало:
— Нам пришлось здесь пережить такое, что и словами не передать. Калигула был безумцем. Если бы не наша вера, мне бы не выдержать. А ты? Значит, ты уехал на Восток, в Палестину?..
- Не сразу.Сначала в Антиохию. Это моя родина. Представь, там уже существует несколько общин наших единоверцев - христиан. Потом я посетил Галилею и дошёл до Иерусалима …
Кажется, всё было сказано. Прошлое ушло безвозвратно, ныне они вели совсем разные жизни и были совсем другими людьми.
- Что твой малыш? – осведомился он. – Упражняется ли он на палестре?
- О да, - оттаяла она. – И даже не забыл про тебя.
Всё было сказано, и они замолчали. Юлия неловко повернулась к двери.
— Юлия, — негромко окликнул он. — Мне часто досаждало воспоминание об одной моей провинности перед тобой. Прости мне прежнюю дерзость: наваждение рассеялось, и нынче я люблю и почитаю тебя лишь как сестру в Боге.
— Стоит ли вспоминать? —тряхнула она головой. — Мы оба тогда немного поглупели. Съезди в Тибуры и поживи там, если хочешь. Будь здоров.
Евдокс вскоре покинул Ростральный дом, не оставшись на пиршество. Юлия не сомкнула глаз во всю ночь. Смятение чувств наполняло ее. Евдокс был в Риме, но чужой. Единоверец, а значит, ближе и дороже, чем раньше, и одновременно гораздо дальше, чем прежде. Он опять собирается за море, — и это теперь, когда его никто не гонит. Горько усмехнувшись, она подумала, что отпущенник должен бы подчиняться хозяйке, закон на ее стороне. Она в праве приказать ему остаться, но, конечно, никогда не сделает этого.
Выполняя обещание, данное Домиции, Юлия побывала на Палатине и говорила с Мессалиной. Супруга Цезаря, упитанная молодая женщина с низким лбом, глубоко и близко посаженными глазами и большим ртом, была нехороша собой. Чертами лица она походила на мать, однако была лишена привлекательности той. С невольной неприязнью разглядывала Юлия жену своего дяди. Та отвечала тем же. Мессалина терпеть не могла племянницу мужа, но если на дочерей Германика, блиставших молодостью и красотой, супруга Цезаря глядела с завистливой ревностью, то пропахшая ладаном старуха из Тибур, сующая уродливый нос не в свои дела, вызывала в ней приступы злости. Нетерпеливо выслушав наставления Юлии, Мессалина резко заметила:
— Всякая из нас должна знать свое место.
— Что ты хочешь этим сказать, милая Валерия? — подняла брови Юлия.
— Поди и подумай, — процедила та.
— Могу я передать твоей матери, что ты оставишь в покое ее мужа?
— Передай моей матери, что в ее годы неуместно иметь молодого красавчика в мужьях, — злорадно ухмыльнулась Мессалина.
Юлия нахмурилась:
— Ты вынуждаешь меня говорить с Цезарем .
— Как ты смеешь мне угрожать? — вскочив и сжав кулачки так, что ногти впились в ладони, затопала ногами супруга Клавдия. — Отправляйся в Тибуры и молись там своему ослу или еще какому-нибудь нечистому духу! Или ты забыла, кто перед тобой? Так я тебе напомню!..