С утра после завтрака, поставил Степану Ильичу "укол", так он назвал это действо и, оставив девочек присматривать за отцом. Взял из одной из повозок лопату. Отправился по знакомой тропинке, там саженях в десяти от куста под дубами была разрыта глубокая, в два человеческих роста яма, на дне которой стояло восемь небольших, потемневших от земли, бочонков. По словам Степана Ильича в них находилось почти две тысячи фунтов золота. За этим золотом он и приехал сюда под видом поездки с семьей выкопать выкопал, а потом то ли проследили, то ли случайно наткнулись на них эти воры, и получилось, что получилось. Хорошо, что хоть маленькие живы остались. Засыпал бочонки сверху выброшенной землей, а яму оставил, завтра как приедут посланники так мы этих разбойничков поверх бочек и прикопаем. Врать вместе с дядькой Степаном будем, что яму ту разбойники заранее выкопали, хотели следы скрыть, а я на неё случайно наткнулся, когда лошадей ходил искать. Ложь грех, но тот грех сказал Степан Ильич, он на себя берет, пусть, то золото дочерям как вырастут, достанется. На том мы вчера и порешили. И ведь не нужно ему было то проклятое золото, куда ему и так немереное количество миллионов золотых и серебряных рубликов, как хомяк напрятал по разным английским да голландским банкам. Под видом торговли пряностями туда-сюда серебро да золото десять лет мешками возил. Нет же, решил взять "до кучи", так он это назвал, а проще жадность задавила. Лежит вроде добро бесхозное, от Наполеона оставшееся, ну как не взять, вот и взял. Он теперь свою ношу на меня завалит, и будет сверху смотреть и радоваться. Еле успокоился, девочкам спасибо — задергали, заговорили, замучили, и что им все интересно, и что им на месте не сидится, и что им не молчится. Кое-как утихомирил да к делу приставил одежку перечистить и перестирать. Научил камушком воду в лохани греть. Костер запалил. Дал маленький камушек и лопатку, чтоб его доставать. Часа на два у них занятие есть, потом сохнуть будут, а там и обед подоспеет. Снова долго разговаривали со Степаном Ильичом, он мне про свое дело купеческое рассказывал да показывал я, только записывать успевал. Затем о будущем поговорили, о делах, сделать которые надлежит. Так в разговорах, хлопотах и возне с неугомонными день и закончился, только уколов два пришлось вечером ставить, чтоб до утра хватило. С утра упаковал его сумку и вещи необычные в свой дорожный сундук, дабы вопросов лишних не возникло. Пистолет завернул поплотнее, да в возок припрятал. Хорошая вещь — пригодится, когда-нибудь.
Степану Ильичу к обеду стало хуже, горячий весь, но держится, только говорит, что быстрее бы приехали, а то до утра он не дотянет. Двух уколов хватило до обеда. Уж запах нехороший пошел. Девочки от отца ни на шаг не отходят, сидят тихонечко, держат его за руку, а в глазах слезы. Дядька Степан все диктует и диктует, старается как можно больше сказать, боится не успеть. Про бумаги свои, что в доме питерском в железном ящике лежат, постоянно напоминает. Повторяет, что ежели слово прочитать правильно не смогу или не пойму что прочитал, просить читать девочек их учили правильно проговаривать такие слова. Говорил что алфавит немного другой без ять и фиты, говорил про лекарства в ящике, что от чего и как использовать. После обеда услышали шум, подъехал целый обоз. Полиция, священник, доктор и Федор с Алексеем Семеновичем вернулись на четырех повозках. Пока они подъезжали, поставил Степану Ильичу еще два укола с запасом, чтоб не мучился и началось. То полиция, то доктор осматривает, то разбойничков описывают, хотя, что там описывать — тать он и есть тать. Потом стряпчим в присутствии свидетелей священника полицмейстера и врача было составлено и подписано завещание: "Я, Афанасьев Степан сын Ильича, уроженец города Глухова, купеческого сословия находясь в уме и твердой памяти…" Короче все мне, с условием дочерям треть, как замуж выходить будут. До того времени опека. К вечеру Степан Ильич исповедался, принял причастие, через час потерял сознание, а к утру преставился. Разбойничков еще с вечера прикопали в той ямке, что они для других готовили. Степана Ильича с супругой довезли до Ярцева, где отпели и похоронили вместе у церкви.
Не было ни гроша, а тут алтын