На этот раз Леший прореагировал:
— Подумаем. Для начала вспомним о том, что говорил Главный, к чему он нас подталкивал.
— Дорога, — протянул я, покопавшись в воспоминаниях. — Помнится от сказал: “Неважно куда идти, главное для чего”.
— Очередная тень на очередной плетень, — подполковник ФСБ вмиг расшифровал уловку Главного. — Он прекрасно знал и куда идти, и для чего. Только напрямую сказать не мог. Боялся гнева своих собратьев.
— Логично, — я согласился со словами приятеля. — Итак, идти нам следует…
— В Белоруссию, под Могилев, — закончил за меня Загребельный. — Именно об этом месте рассказывал Главный. Он пытался убедить всех своих собеседников, что пришел именно оттуда, наталкивал на мысль, что дорога проходима.
— Так… с местом, кажется, разобрались, — это расследование понемногу начало меня занимать. — Теперь попытаемся выяснить, что мы там потеряли, под Могилевом-то?
— Верной дорогой идете, товарищи! — похвалил меня Загребельный. — А сам-то что думаешь по этому поводу?
— Платформы! Там находятся две боевые платформы ханхов, которые якобы сбили бойцы белорусского сопротивления.
— Ну, насчет “сбили”… да и существования самого сопротивления я, откровенно говоря, очень сомневаюсь, — хмыкнул Леший. — А вот что Главному удалось умыкнуть и спрятать два инопланетных корабля, так это очень даже походит на правду.
— Для чего?
— Пока непонятно. Хотя… транспорт он ведь и предназначен для того, чтобы на нем куда-то отправиться.
— Куда?
— Я тебе что, справочное бюро? — возмутился Андрюха. — Не знаю куда. Может поймем, когда доберемся до места.
— Ты и вправду думаешь, что это реально, добраться я имею в виду? — я в упор поглядел на приятеля. — Километров так с полтысячи будет, причем почти весь маршрут проходит по Проклятым землям.
— Только не говори, что обгадился со страха. — Леший хитро прищурил один глаз. — То оружие и боеприпасы, которыми ты снабжал нас все эти годы… Где ты их брал? Если бы склады находились в пустошах, то их бы уже давно нашли. Пустоши хожены и перехожены вдоль и поперек. Единственное место, где могло сохраниться оружие, это Проклятые земли.
Что тут скажешь? От проницательного чекиста было сложно что-либо утаить. Поэтому пришлось сознаться:
— Я забирался в зону не более, чем на двадцать километров. А что там дальше, в глубине… один дьявол ведает.
— Печально, — Загребельный сокрушенно покачал головой. — Мне думалось, что полковник Ветров с Проклятыми землями на “ты”.
— Думалось ему… — я возмущенно фыркнул.
То ли от нервов, то ли бессознательно пытаясь раздобыть энергию, столь необходимую для заживления ран, я опять почувствовал жуткий голод. Бумажный сверток зашуршал, и зубы вновь впились в кусок уже абсолютно холодного мяса. Оно остыло очень быстро, и теперь приобрело температуру окружающего воздуха. Холодного воздуха. Это могло означать лишь одно — на землю пришла ночь.
Я поежился, чувствуя себя весьма неуютно в футболке, одетой поверх нее легкой демисезонной куртке, спортивных штанах и натянутых на босу ногу кирзаках. Да, конечно же, на мне были еще и бинты! Но даже при таком утеплении выдержать ночь, когда температура падает до пяти-шести градусов… дело, прямо скажу, непростое.
— Костерок бы развести… Как думаешь? — предложил я, поеживаясь.
— Дыму здесь выходить некуда, вентиляция не работает, — Леший огляделся по сторонам. — Все, что можно жечь, либо синтетика, либо покрыто синтетикой. Чадить будет будь здоров. Так и задохнуться недолго. Бывали уже случаи.
— Холод собачий, — пожаловался я.
— Будем греться друг об друга. Иного выхода нет, — Загребельный кивнул на свой котелок. — Сейчас проглочу все это, и двинем спать.
Когда мы вернулись в главный зал, там уже во всю шла подготовка к ночи. Бойцы обшарили бомбоубежище, которое в предвоенные годы использовалось как ночной клуб. Их добычей стали куски какой-то толстой черной ткани, похоже, раньше служившие светонепроницаемыми шторами, охапки цветной, поблескивающей в свете керосинки полиэтиленовой пленки и целая кипа бухгалтерских бумаг. Навалив весь этот мотлох поверх оторванных от столов крышек, они соорудили примитивную лежанку, на которой впритирку могли уместиться четверо. О мягкости сего ложа говорить не приходилось, зато оно довольно пристойно изолировало от холодного бетонного пола.
Когда все приготовления наконец были закончены, четверо моих товарищей, отбросив чины и должности, на равных стали тянуть жребий. Короткий кусочек провода достался Сергею Чаусову, а вместе с ним и “почетное” право первым заступить на дежурство.
— Повезло, — хихикнул Мурат. — А то от этого бегемота житья нет, то храпит, то ворочается.
— Не волнуйся, Муратик, часика через два я юркну тебе под бочек, — в ответ пообещал морпех.
— Чаусов, Ертаев, а ну, отставить эти ваши любимые пидарские шуточки! — рявкнул Загребельный. — Ишь, блин, взяли моду!
Лешего данная тема всегда раздражала. Оно и понятно, человеку, вышедшему из колыбели рабоче-крестьянской Красной Армии, слушать о сладкой мужской любви к своему же полу… это почти что оскорбление. Я его понимал. Испокон веков в воинских частях сотни, тысячи мужиков жили все вместе, одной большой семьей. Порой доводилось спать по три человека на матрасе, укрывшись одним тощим одеялом. А уж тереть друг другу спины в общей бане на сотню человек или целым взводом сидеть на дырках в сортире без кабинок, так это вообще — самое обычное дело. И никогда ни у кого не встал при взгляде на голого волосатого соседа. Не видел я такого! Конечно, всегда были придурки и недотепы, но только тогда им еще не рассказали, что можно подкрасить глазки и шикарно, по-заграничному, наречься геями.
Вспоминая те старые времена, я по-доброму улыбнулся. Сразу накатила приятная теплая волна, повеяло спокойствием, надежностью, уверенностью в завтрашнем дне. А может дело совсем не в воспоминаниях? Может мне передалось тепло и забота моих новых товарищей? Последнее, что я запомнил перед тем как погрузиться в сон, были слова Загребельного:
— Полковника положим в середину. Самому ему не согреться. Одежонка вон какая дохлая.
Спасибо, мужики, — это был мой ответ, только вот не уверен, что сподобился произнести его вслух.
Спал я довольно беспокойно. И дело было не только в холоде. Всю ночь с невероятной настойчивостью снился один и тот же сон. Раза три он прерывался. Когда менялись часовые и место рядом занимал кто-то другой, я вздрагивал и открывал глаза. Но все успокаивалось, и я вновь проваливался в сон, чтобы досмотреть очередную серию жуткого фильма, повествующего о судьбе моего сына.
Командир зенитного пушечно-ракетного комплекса “Тунгуска” старший сержант Олег Ветров вел бой с боевыми челноками ханхов. Его установка прикрывала колонну техники, в которую входили большие пассажирские паромы, такие как обычно курсировали по Балтике меж Питером и Хельсинки. Корабли вытянули из воды и поставили на гусеничную тягу. Эти тысячи тонн металла, до отказа набитые вопящими от ужаса людьми, медленно ползли по пыльной проселочной дороге.
“Тунгуска” стояла на абсолютно лысом, открытом со всех сторон холме, и без устали молотила по заходящим для атаки челнокам. Ханхи словно не замечали колонну. Они атаковали только установку моего сына. Причем использовали для этого какие-то невидимые лучи. Инопланетные летательные аппараты образовали гигантский смерч, вращающийся прямо над холмом. Они кружились и облучали, облучали и кружились. Я видел как на установке вспыхнула краска, однако та все равно продолжала стрелять. Созданная людьми боевая машина пока еще выдерживала натиск инопланетных агрессоров, а вот земля, на которой она стояла, кажется, нет. Грунт под гусеницами “Тунгуски” стал размягчаться, быстро превращаясь в расплавленную лаву. Тяжелая боевая машина начала тонуть в ней как в жерле только что проснувшегося вулкана.