3
В купэ поезда в Женеву Савинков читал об убийстве великого князя Сергея. Англичане в "Daily Telegraph" писали: - "Снова красная звезда тирано-убийства мрачно засияла на темном русском небе. Сергей был унесен в один момент одной из тех фатальных бомб, которые русские конспираторы умеют так хорошо готовить и так хорошо бросать. Вы не можете безнаказанно доводить народ до бешенства или отрицать за ним элементарные права свободных граждан, не вызывая тем тираноубийства. Сергей был тиран в старом смысле этого слова, каких история и трагедии рисуют в самых мрачных красках. Великое изречение блаженного Августина правдиво и поднесь: - когда справедливость отброшена в сторону, верховная власть является разбоем".
Немцы писали без изречений, деловито: - "Die Zeit" писала: - "Убийство Сергея не вызвало в мире ни удивления, ни ужаса. Его предвидели, ожидали и когда оно исполнилось - произвело впечатление необходимости. Если б в России не было заговоров, надо было бы спросить себя: - каким образом отсутствует следствие, когда налицо причина? Русское самодержавие проповедует посредством залпов незыблемость своих основ и получает в ответ динамитные бомбы. Кто играет в истории такую кровавую роль, как Сергей, всегда должен быть готов к кровавому концу. Царизм не должен удивляться, что его катастрофы не вызывают ни в ком сочувствия".
Француз Франсис Прессансе в "L'Humanite" писал: - "Следует признаться, что таинственные судьи произносят свои приговоры над тиранией без ошибок. Кто осмелился бы защищать Плеве? Кто осмелился бы горевать о судьбе Сергея? Великие князья изъяли себя от действия гуманности. Они ведут себя как хищные звери в бараньем стаде. Пресыщение привело их к удовлетворению чувственности всякой ценой. Их частная жизнь полна преступлений, кутежей. И среди всех этих преступников худшим был Сергей".
Также писали швейцарцы в "Peuple de Geneve": "Невежественную, безоружную толпу, желавшую на коленях просить о своих нуждах, царь, уступая настойчивым советам своих родичей и приближенных, наградил свинцовым дождем. Этим поступком царь поставил себя вне законов. Он чудовище подобное тем, которые давали ему советы. На царские пули народ отвечает динамитом..."
Савинков выбросил газеты в окно летящего поезда. Им владело странное, но приятное чувство: - "О смерти Сергея Романова пишет весь мир, а убил его он, Борис Савинков". Савинков знал, как его встретят в Женеве.
4
Квартира Гоца была переполнена. В комнате трудно было говорить, кричали все. Старые, молодые, Чернов, Рутенберг, Рубанович, Ракитников, Авксентьев, Тютчев, Натансон, Брешковская, Бах, Шишко, Зильберберг. Много толпилось народу. Самым молчаливым был Азеф. Расплывшейся тушей сидел в углу, только изредка улыбался, когда окружали товарищи и жали руки. Он был главой праздника. Бабушка Брешковская, когда вошел Азеф, поклонилась ему по-русски до земли. Чернов обнял его, и расцеловал.
- Эх, Ваня, мир без старосты, что сноп без перевясла, так и мы без тебя! Нет уж, товарищи, - покрывал всех его тенор, - не тот разговор будет у нас с социал-демократами! Не тот-с, кормильцы! Много дыму да мало пылу! А тут, как говорится, бай, бай, да и слово молви! За нами пойдут крестьяне, за нами рабочие! Горой пойдут! И власть над революцией будет наша, эсеровская власть! И Россия будет наша, эсеровская Россия. А эс-деков под хвост, товарищи! Да здравствует Б. О.! Да здравствует ЦК партии!
- Нет ли у вас воды? - глухим, сипящим голосом спросил Азеф жену Гоца. Азеф пил короткими, животными глотками. Был взволнован. Убийство Сергея было неожиданным. Азеф думал, Савинков измотавшись в наблюдении, бросит. Поэтому попросил и второй стакан. От нервности мучила жажда.
- Ты чего распился, а? - обнимал его Чернов. Все радостно смотрели на Азефа. - Не воду, дорогой, надо пить! Шампанею! Шампанеей будем тебя отпаивать, Ваня! Так-то!
- Ладно, брось, - прогнусавил Азеф, улыбаясь толстыми, вывороченными губами.
5
На Монбланской Набережной, у Монбланского моста, кафе "Националь" по-прежнему круглый год сияло огнями.
Азеф и Савинков, не торопясь, шли по мосту. Азеф держал Савинкова под руку. Савинков сейчас любил Азефа. Савинков чувствовал, с ним жизненно взяли они одну линию и понимали друг друга. Внутренне знал, что Азеф сильнее. Но в этом не любил признаваться даже себе.
По ярко освещенному залу "Националь" первым шел Савинков. Меж столиков, ни на кого не смотря, за ним шел Азеф. Савинков был щегольской, изящный.
- Пойдем в угол, - сказал Азеф, когда Савинков остановился у столика, у окна. Савинков пошел за Азефом. Тот, обогнув стол, грузно вдавил себя в мягкое кресло.
- Жрать хочется до чорта, - бормотал Азеф, - закусим как следует.
Согнувшись близко головами над напечатанной золотом картой с отельным гербом, они долго выбирали меню.
- Ты как насчет почек в мадере?
- Ничего, давай.
- А "Барсак"?
Азеф поморщился: - Я французское не люблю. Лучше рейнского. Любишь "Либфрауенмильх" ?
Повернув голову вполоборота к лакею, не глядя на него, Савинков заказывал. Лакей необычайно быстро всё записал в блокнотик и, поклонившись, побежал.
- Ну, теперь расскажи, - начал Азеф, - только подробно, всё.
Савинков провел обеими руками по лицу, сверху вниз, словно умылся.
- Да что ж рассказывать, - протянул он. Толстое, словно налитое желтым воском лицо Азефа ласково улыбалось вывороченными, липкими губами.
- Ты уж, Боря, не ленись, - мягко прогнусавил он. Колыхая серебряным подносом с затуманившимися, охолоделыми рюмками и с дымящимися почками в мадере, подбежал лакей.
- Я сам, - остановил раскладывавшего по тарелкам лакея Савинков. Лакей отбежал. Савинков стал раскладывать.
- Как "поэт" себя держал, был спокоен?
- Совершенно. Ты знаешь, - Савинков задержал графин с водкой в руке, глядя на Азефа. - Таких как "поэт" у нас нет и не было в Б. О. Если б таких было больше, можно б было перебить в две недели весь царствующий дом.
Азеф ухмыльнулся: - Преувеличиваешь, а Егор?
- Егор тоже.
Азеф уже ел почки, часто вытирая салфеткой испачканные в соусе усы.
- А Дора волновалась поди, сама хотела, а ? где она?
- Сейчас в Питере. Конечно волновалась, - и, чуть улыбаясь, Савинков рассказал про истерику на извозчике, после убийства. Азеф захохотал. Дальние гости оглянулись. Азеф на них не смотрел.
- Женщины всегда женщины. Кишка тонка, - сказал он.
Лакей подошел, стал убирать испачканную посуду, судки, рюмки.
Савинков рассказывал о делах. О Петербурге, о покушениях, о том, что он узнал от Швейцера, о Леонтьевой, о Барыкове, Ивановской, о боевой группе в Москве, Азеф за едой, словно и не слушал. Задавал вопросы изредка. Ему нужен был эквивалент. Он его искал. И за ужином Азеф выяснял, что отдать полиции взамен отданного партии Сергея. В математически точном мозгу за прозрачным "Либфрауенмильх", которое оба пили небольшими, холодноватыми глотками, у Азефа создалась отчетливая картина, кого безопасно отдать Ратаеву. Когда всё стало ясно, он развалился в кресле, приятно вытянув ноги под столом, и, расправляя складки на жилете, гнусаво сказал:
- Да, брат, дела вообще в шляпе.
- Как будто.
- И даже не как будто.
Теперь Азеф переходил уже к другому.
- Слыхал, ты кооптирован в ЦК? - улыбнулся он толстогубой улыбкой. - Это я настоял. Чернов был против.
- Ах, так? Рыболов был против? - ухмыльнулся Савинков, вспоминая рыжую неприятную ему фигуру теоретика.
- Ерунда, - махнул Азеф. - У Виктора есть странности. Я не об этом. Ты приходи обязательно на первое заседание. Интересный вопрос. Помнишь, я говорил тебе в Петербурге, - прищурил Азеф темные маслины глаз, лицо стало лукавым, если нам удастся кончить с Плеве, то будут деньги, а если прибавить Сергея, то и вовсе.
- Ну?
- Ну вот. Поступило предложение от члена финской партии активного сопротивления Кони Циллиакуса, через него на террор хотят дать большие деньги. Я проверял: -верно, дают.