Пробуждение не лишило меня жажды секса. Наверное, это как с шаурмой – никогда не ела, но, когда все вокруг о ней говорят, хочется попробовать.
–Ай-я-яй! Как же ты Викуся докатилась до таких распутных мыслей? – пытался докричаться до меня голос разума. – Что же с тобой будет, когда последняя преграда, сдерживающая твои гормоны, падёт. На мужиков кидаться начнёшь?!
– Почему сразу – «кидаться»? – парировали гормоны. – А хоть бы, и кидаться. Что естественно, то не без оргазма!
ПРИЕХАЛИ…
Глава 8 НЕПОГОДА И ПРОЧИЕ НЕПРИЯТНОСТИ
Глава 8 НЕПОГОДА И ПРОЧИЕ НЕПРИЯТНОСТИ
– Ты чего такая румяная? – встретила моё пробуждение, влетевшая в комнату Маринка. – Что, во сне сексом занималась? С кем? Со своим красавчиком Алексом, или с Витьком? – выдала она своё предположение. От воспоминаний о Витьке, я поморщилась, словно съев кислую дольку лимона. Решив, оставить компромат при себе, запустила в неё подушку. – Не хочешь, не говори, – усмехнулась подруга, поймав подушку у лица. – Вот только своими стонами, сдала себя с потрохами. К, тому-же, ты разговариваешь во сне, – добила меня Маринка, вернув подушку обратно.
Вновь завладев подушкой, я взглянула в окно, и поёжилась от накрапывающего дождя, оставляющего мелкую россыпь прозрачных капель на стекле.
– Ну, и погодка, – залезла я под одеяло. – Даже вставать не хочется. И, нога, ещё, разнылась.
– Тебя с кровати никто не гонит. Валяйся сколько хочешь. Если что, я внизу.
Когда дверь за Маринкой закрылась, я с облегчением выдохнула, коря себя за жуткий недостаток в виде сонной болтливости. Прямо, находка для шпиона. И, главное, как с этим бороться – не понятно. Вспомнился бородатый анекдот: мужик продает рыбу на базаре. Подходит покупатель, осматривает рыбу, спрашивает:
– Дохлая ?
– Спит.
– А почему воняет?
– Слушай! Ты, когда спишь, себя контролируешь?!
Так, вот и с моей болтливостью. Однажды сон приснился, что я эквилибристка из итальянского цирка-шапито. Так, наутро получила нагоняй от младшей сеструхи, за то, что напугала её своим бредом на итальянском языке. И, ведь, в чём прикол – итальянского то я не знаю.
Наблюдая за ненастьем, окутавшим Долинку, снова вернулась к мыслям об Алексе. Погода вторила моему настроению, словно, сама природа плакала в унисон с моей душой, терзаемой неразделённой любовью. Серые тучи затянули весь небосвод, не оставляя шансов для солнечных лучей. Такая погода и без буйства гормонов, нагоняла на человеков грусть-тоску. И, радовала, пожалуй, только ласточек, низко пикирующих в погоне за мошкарой.
Одолеваемая серыми, как небо, депрессивными мыслями, даже всплакнула, и не заметила, как снова заснула. Проснувшись в двенадцатом часу, убедившись в том, что дождь всё ещё поливает Долинку, не спешила покидать кровать.
– Ну, ты как – соня? – села на кровать Марина.
– Бывало и лучше, – грустно ответила я, запрещая разыграться эмоциям.
– Какие планы на сегодня? Планируешь ли ты потопить корабль или, возможно, закопать в песок крутую тачку? – радостно, поддела меня подруга, намекая на события вчерашнего дня.
– Никаких больше спортивных тачек, – улыбнулась я против воли.
– Значит, продолжаем топить корабли! – весело заявила Маринка, встав с кровати. – Но, сегодня природа справиться и без нас. На озере, говорят, настоящий шторм. Такое редко бывает. Так, что сегодня дома отсидимся. Ладно. Не кисни. Вставай, переодевайся. Я тебе поесть принесла. Булочки и кофе. Мама чуть позже подымиться, осмотрит твою ногу.
– Спасибо! А, чем займёмся реально? Не хочется целый день торчать возле телевизора.
– А, торчать у телека и не получиться. Света во всей Долинке нет.
– Ну, здорово!
– И, не говори.
В то время, как я поглощала рогалик, припорошённый сахарной пудрой, и запивала его остывшим кофе, подруга пыталась вспомнить, куда положила шахматную доску. Мы успели сыграть партию шашек в ничью, когда в комнату вошла тетя Нина.
– О-о-о, я, пожалуй, пойду, – заявила Маринка. – Не хочу, вновь, увидеть этот ужас, – сморщила она лицо, и поспешила ретироваться.
– Ну, и ладно. Меньше народа – больше кислорода! – крикнула ей вслед мама.
– Ну, давай, посмотрим, что тут у тебя.
Размотав бинты, она спрыснула марлевую прокладку, которая впитала кровь, слабым раствором перекиси водорода, и принялась потихоньку отдирать её от кожи. Чем больше она открывала поверхность моей ноги, тем больше росло удивление в её глазах.