Мартов подал резолюцию, предлагая вопрос «Южном рабочем» оставить открытым и немедленно перейти к выборам. Он явно подгонял события. Ему хотелось ускорить их развязку. Борьба с Лениным выматывала душевные силы, а ему не хотелось сдаваться. Болезненное самолюбие будто подталкивало его все время.
Владимир Ильич прочитал резолюцию, недовольно поморщился:
— Резолюция Мартова поставит нас в совершенно невозможное положение…
Сразу же раздались протестующие крики. Сам Мартов, чтобы подогреть страсти, нервно размахивая руками, прошел к столу председателя и, не глядя на Ленина, взял резолюцию обратно. И тут же начал энергично протестовать против заявления председателя.
Владимир Ильич предупредительно поднял руку, ожидая, когда стихнет в зале.
Герасим Михайлович поежился. «Очередная вызывающая на скандал выходка, что называется «нож в спину». Ему хотелось броситься в атаку, чтоб поддержать Ленина. «В чем только душа держится?» — посмотрел он с неприязнью на Мартова. Против плотной и коренастой фигуры Ленина Мартов казался и худоватым, и каким-то ссутулившимся. Он пружинисто приподнимался на носках, чтобы казаться чуть выше, и выкрикивал слова.
И вот, наконец, выступил Владимир Ильич. Плеханов повернул к нему голову. И как ни странно, поймал себя на том, что не слышит Ленина, что от его внимания ускользает упрямо повторяемая оратором мысль. Его мучило только то, что этот человек на глазах набирает силу, как Антей.
После Ленина опять поднялся Мишенев. Плеханов не вникал в то, что говорил делегат Уфы… Увидел себя энергичным, молодым, вот таким же напористым, но немножко беспечным, каким был тридцать лет назад.
«Устал, изрядно устал в эти шумные, напряженные съездовские дни, — старался объяснить свое состояние он. — И что спорить, скрещивать копья, когда можно понять друг друга без драки, найти общий язык. Большинство присутствующих здесь сверстники, вместе поднимались, шли, взращены на одном поле русского марксизма, единомышленники. Как было бы хорошо идти всем в ногу, держать твердо один шаг, прислушиваться к голосу старейших».
Георгий Валентинович считал себя одним из тех, кому самой историей развития революционного движения в России предназначено было быть старшим среди них, вожаком. Вожаком? Увы, и это в прошлом. Движение выдвигает новые имена. Он опять взглянул на сидящего за столом Ленина со склоненной головой, что-то торопливо записывающего на листке…
Приступили к выборам в Центральные Органы партии. Это был наиважнейший вопрос общепартийной жизни, волновавший одинаково всех делегатов, особенно теперь, когда обострилась борьба между твердыми искровцами и их открытыми противниками.
Герасим Михайлович с неослабным вниманием вслушивался в речи тех и других ораторов, горячо отстаивающих свои позиции, понимал — это борьба, наверняка, обострится. Еще в Женеве был достаточно наслышан о разногласиях и неслаженности в работе редакции «Искры», существовании довольно серьезных и принципиальных разногласий между ее редакторами. Он предвидел и ожидал, что эти разногласия выльются в открытые расхождения. Совсем небезразлично теперь, кто будет возглавлять Центральный Орган и сколько будет редакторов в газете. Было ясно, как дважды два — четыре, что антиискровцы вобьют поглубже клип, чтобы усилить раскол.
Так и вышло. Как только бакинский делегат Русов, искровец большинства, внес предложение о выборе двух троек в ЦК и редакцию, немедленно последовали возражения. Их начал мартовец Посадовский, представляющий на съезде Сибирский союз. Он с пафосом произнес:
— Товарищи! Нам предлагают выбрать трех редакторов для нашего Центрального Органа «Искры». Я считаю это предложение неприемлемым.
«Вот он, камень, брошенный в цель», — слушая неторопливую плавно-тягучую речь Посадовского, подумал Мишенев. И взгляд его невольно задержался на Мартове, самодовольно потряхивающем косматой головой.
— Какие мотивы могут быть выставлены в защиту предложения товарища Русова? — продолжал оратор. — Единственные, — что при старом составе могли быть шероховатости и для устранения этих шероховатостей необходимо сократить число редакторов и выбрать трех. Но где уверенность, что без этих шероховатостей «Искра» была бы лучше? Отчего невозможно предположить, что, именно благодаря им, «Искра» вышла такая, как она есть? Я думаю, мы не имеем возможности входить в разбор того, кто из старой редакции и какую роль играл в создании «Искры», и, так как выбор трех лиц не представляется мне возможным без этого анализа, я против предложения товарища Русова и присоединяюсь к предложению признать старую редакцию «Искры» в полном составе — редакцией нашего Центрального Органа…