Скорее всего Касаткой могла быть Резанцева, тесно связанная с социал-демократами. Она хранила у себя марксистскую литературу. Угол Бекетовской и Приютовской улиц, дом Нагаткиной. Этот адрес хорошо известен Эмбриону. Там проживала Мария Петровна. Касаткой могла быть и Кадомцева. Но посылать сейчас человека, связанного со Златоустом, где прошли массовые аресты после расстрела рабочих, значило привлечь внимание полиции, навести ее на верный след. Лидия Ивановна Бойкова — мать троих детей. Она непосредственно связана с подпольной типографией «Девочка». Муж ее, Андрей Петрович, в настоящее время арестован. За ней явно следили. Барамзин перебрал в уме всех знакомых в Уфе женщин, но определенно не остановился ни на одной.
Егор Васильевич сидел у приоткрытого окна, задернутого тюлевой шторой, и смотрел на проходящих пешеходов, отдыхая и дыша посвежевшим, чистым после ночной грозы воздухом. Но вот у парадного крыльца остановилась пролетка.
— Приехали, — донесся басок извозчика, кинувшегося помогать молодой красивой женщине с ребенком. Получив за услуги, он отвесил поклон.
— Премного благодарен, сударыня, — и тут же услужливо бросился за коробкой и баульчиком. Опередив свою пассажирку, он взошел на крыльцо, дернул за ручку звонка.
— Принимайте гостей, — проговорил извозчик, когда в дверях увидел сутуловатого мужчину с опущенными плечами. Анюта должна была сказать при встрече: «Слава богу, добралась счастливо» и спросить: «Дома ли Эмбрион?» Называла пароль она впервые.
— Встречает Касатку. — Это был ответный пароль. Но глаза Эмбриона, прикрытые густыми бровями, продолжали изучать ее.
Анюта облегченно вздохнула.
— Он должен был встретить меня на вокзале.
— Возможно, опоздал к поезду, — пояснил Барамзин и приподнял брови. «Она вполне искренна», — отметил про себя. — Пройдите, пожалуйста, Эмбрион скоро будет…
Анюте представлялась встреча много сложнее, а произошла так просто и естественно. Довольная всем, она повернулась к извозчику:
— Спасибо вам!
— Всегда рады-с помочь. — Он молодцевато вскочил на сиденье, лихо тронул вожжами лошадку.
Взяв коробку с баульчиком, Егор Васильевич окинул взглядом тихую улицу и захлопнул дверь.
За углом извозчика остановил мужчина в соломенной шляпе и в легких, в полоску, брючках зеленоватого цвета. Он попросил подкинуть его до Соборной площади. Пока ехали, разговорчивый пассажир уже знал, что даму с ребенком должен был встретить некий Эмбрион.
— Касаткой, говоришь, назвалась?
— Вроде бы.
— Странная фамилия!
Весело насвистывая, он соскочил с пролетки и уплатил двойную таксу извозчику.
Это был Кукурин — уфимский филер. Он довольно потер руки, дождался, когда скроется извозчик, и по привычке осмотрелся. Недолюбливал «являться по начальству», но должен был отправиться в полицейскую часть, чтоб отметить в документе свое прибытие в Саратов и пересдачу наблюдаемой из рук в руки. Так полагалось по инструкции.
Дорога до Саратова прошла спокойно. Он ехал в одном вагоне с этой Касаткой, но ничего предосудительного не заметил. Выбегал на станциях, где она выходила. Следовал за ней то в вокзальный буфет, то к водогрейке, то к стойкам, где торговали съестным. Ничто не вызывало подозрений. Молодая симпатичная дама была занята своим ребенком, да, кажется, еще и беременна.
Кукурин даже пожалел себя: куда бы лучше — не трястись в душном вагоне, а посидеть на берегу Демы или Белой в кустах ракитника, понаблюдать за поплавком, половить рыбку.
Начальник розыскного отделения выслушал молчаливо Кукурина, угрюмо взглянул на него, уточнил явку и неожиданно прищелкнул пальцем.
— Большая Горная, дом Кернер, 80. Так! — он протянул раскрытый портсигар с монограммой.
И по тому, как он прищелкнул пальцем, протянул портсигар, Кукурин понял — сведения его важны для охранки. Значит, можно будет сорвать побольше.
Начальник розыскного отделения чиркнул о коробок в подставке, стоящей на письменном столе, и довольно откинулся в кресле.
— Все? — небрежно спросил он у выжидательно стоявшего филера.
Кукурин неловко замялся.
— Издержался, ваше благородие, смею просить об одолжении.
Начальник отделения поморщился, затушил папироску, протянул Кукурину чистый лист.
— Пиши расписку.
— На сколько прикажете? — оживился филер и почти вдвое согнулся.