Касатка вместе с хозяйкой квартиры отправились на рынок. Возвратились через час. В 7 часов 25 минут вечера вторично вышли. Проведены во двор дома № 3 по Соборной улице в квартиру негласно поднадзорного, бывшего студента В. С. Голубева…
В 11 часов утра квартиру Касатки посетила Богословская. Вышли вдвоем через полчаса. Сели на конку. Проведены до железнодорожного вокзала. Взят билет до Уфы на завтрашний поезд. С вокзала отправились в фельдшерскую школу, откуда наблюдаемая в 7 часов 30 минут вечера возвратилась домой…
Выхода Касатки из дома не видел. Приходила Богословская в два часа дня. Через полчаса вышла, села на конку. Проведена до вокзала. Возвратила железнодорожный билет, проехала в фельдшерскую школу. 10 часов вечера. Выхода Касатки не было…
А накануне, вечерним часом, из дома Александры Васильевны вышла бабушка Фрося с Галочкой. Это была переодетая Анюта. В городском саду она дождалась Соню Богословскую. Подруга проводила ее на извозчике до речной пристани, помогла сесть на пароход. «Аптекарские товары» уже были отправлены Антоновой в Самару для пересылки их в Уфу.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Герасим благополучно доехал поездом, до границы. Теперь надо было перебраться через реку Збруч, приток Днестра, вздувшуюся после ливневых дождей. Возле ажурного железного моста, вскинутого высоко над быстрой рекой, они с проводником напоролись на пограничную стражу и едва успели скрыться в зарослях прибрежного кустарника. Пришлось всю холодную ночь просидеть под деревом в низине и наблюдать за кострами, горевшими у сторожевых будок и постов.
То раздирающе стонала выпь, то надрывно кричала сова. Обострившийся слух улавливал каждый звук — бульканье лягушек, мышиный писк, отдаленный хруст ветки под лапами крадущегося зверя, шорох крыльев нечаянно вспугнутой с гнездовья птицы.
Проводник, неразговорчивый крепкий мужчина средних лет, сидел, положа руки на подогнутые острые колени. Он чувствовал себя спокойно, привычно в этой обстановке…
В Каменец-Подольске, где Герасиму была назначена явка, до недавнего времени отлично работал техник Смолин. Его пункт переправы из-за границы «Искры» считался лучшим в Западном крае. Да и сам Каменец-Подольск, губернский центр, стоявший на развилке (одна железная дорога проходила в сотне верст от города, другая — в тридцати), был удобен для транспортировки литературы и перехода агентов «Искры» за границу. В него можно было попасть, как в барскую усадьбу, только на лошадях. Хотинский тракт вел на перевоз через Днестр, где на другом берегу находилась пограничная переправа. Через Днестр ходил паром.
Казалось, удобнее Каменец-Подольска и перевалочного пункта не найти. Однако же Смолина выследили и арестовали. Это был уралец — Николай Кудрин. Герасим слышал о нем в Женеве добрые отзывы. Кудрин встречался с Плехановым и Лениным, работал в редакции «Искры» и журнала «Заря». Его снова выслали в далекий Нижне-Колымск. Путь неизбежный при провале каждого, кто связан с революционным делом.
Герасим не был трусом, но испытывал гадкое ощущение боязни провала. Его страшили не арест, не суд, не ссылка в отдаленные места Сибири. Другого он от закона и власти не ждал. Его пугало больше — невыполнение задания. Он знал, что его ждут товарищи там, в Уфе, а в Женеве надеются на благополучное возвращение. Потому негоже так нелепо попадать в руки жандармерии. Маленькое и нужное звено в общей цепи, старательно создаваемой Лениным, не должно нарушиться… Но вот провалился же здесь, в Каменец-Подольске, на этой самой границе, техник Смолин…
Точно такое же состояние Герасим пережил, когда вдруг нависла опасность провала и ареста подпольной типографии «Девочка». После убийства губернатора Богдановича в Уфу нагрянули сыщики и филеры московской жандармерии, чтобы одним ударом пресечь крамолу, ликвидировать уральское ядро социал-демократов.
Были арестованы осторожный и предусмотрительный Андрей Петрович и, одновременно с ним, еще два члена партийного комитета. Остались на свободе Бойкова, он и Хаустов. Опасность преследовала по пятам — вот-вот могли арестовать и их: филерам удалось напасть на верный след и вырвать самые прочные партийные звенья. Решили приостановить работу «Девочки», более надежно спрятать печатный станок, добытые с риском шрифты.
В тот день Герасим уничтожил дома все, что могло быть уликой против него и товарищей по подполью. Напугал Анюту своим поведением. А стопку свежеотпечатанных листовок не смог сжечь, не поднимались руки. Слова, призывающие рабочих к борьбе с царизмом, написанные с глубокой верой в правду своего дела, не могли сгинуть, они должны были дойти до тех, кому адресовались.