— Жорж всегда был человеком с искоркой в душе, — заметила Плеханова. — Правдив. Он не мог не поддержать Ленина. Я тоже преклоняюсь перед Владимиром Ильичей. Как прав был, когда писал, что мы идем тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки… Мы действительно окружены со всех сторон врагами и нам приходится идти под их огнем.
Раздвинулась бархатная портьера. Прислуга вполголоса произнесла:
— Нечистая сила несет Архипыча…
Все в комнате недоуменно переглянулись. Плеханова встала, быстро прошла до книжного шкафа и взяла колоду атласных карт.
— Сыграемте в дурачка, — и предупредила насторожившегося Мишенева: — Мой пациент.
Она присела к столу, нарочито громко сказала:
— Ваша очередь сдавать карты.
В дверь просунулся усатый урядник в круглой шапке с кокардой.
— Здравия желаем, Лександровна, — прогремел он. — Извиняемся, господа…
— Здравствуй, Архипыч.
— Я с докукой. Затылок разболелся.
— Пить меньше надо, Архипыч, спать больше, а то можешь надолго слечь…
— Избави бог. Принять бы порошочков…
Наталья Александровна подошла к маленькому столику, взяла из шкатулки порошки и передала их Архипычу.
— Благодарствую, — отчеканил он и разгладил усы. — Дай бог здоровья вам, благодетельница.
Когда захлопнулись за ним входные двери, Герасим и Кадомцева переглянулись. Наталья Александровна отложила в сторону карты.
— Мы слушаем вас, Герасим Михайлович, — сказала она и, окликнув прислугу, попросила поставить самовар и накрыть стол.
Для Герасима важно было подчеркнуть, что Владимир Ильич теперь, после съезда, взвалил на свои плечи неимоверно тяжелую ношу, и все, кто идет за ним, верны ему, помогают и свою преданность основывают на доверии и понимании.
— Да, мы должны быть сильны товарищеским доверием, — убежденно проговорил Бострем. — Всякое отступление от обязанностей товарищества должно беспощадно караться в нашей среде.
— Не понимаю, — сказала Наталья Александровна, — как мог Юлий Осипович сбиться с верного пути.
— Возмутительно менять убеждения, как воротники на куртке, — пришла в негодование Кадомцева. — Мар-тов… Много показного в его натуре…
— Ты слишком строга, дорогая.
— А как же иначе оценивать отступничество Мартова?
— Затмение нашло, похожее на куриную слепоту.
Бострем нахмурил брови, недовольно посмотрел на Плеханову:
— Куриная слепота, говорите? Нет, Наталья Александровна, проказа, поверьте мне. Я убежден в этом…
— И я убеждена! — подтвердила Кадомцева.
Плеханова вздохнула:
— Да разве я оправдываю Мартова или защищаю? Я только хочу понять причины отступничества. Нам всем надо знать это, чтобы бороться в нашей среде со страшной болезнью. Для нас важно сплочение. В единстве рядов наших — сила.
…Они еще долго и взволнованно говорили о съезде.
Стенные часы пробили восемь ударов, потом девять. Время бежало. Прислуга появлялась в дверях и, боясь прервать разговор, уходила, но, наконец, не вытерпела, сказала:
— Наталья Александровна, я уже дважды подогревала самовар…
Плеханова пригласила всех пройти в гостиную. Пили чай со свежим смородиновым вареньем и сдобными сухариками.
Кадомцева порадовала Мишенева тем, что сообщила об открытии в Златоусте книжного склада, где можно было приобретать литературу. Теперь легче будет доставлять литературу, которую недавно привозили туда уполномоченные комитета.
Мишенев спросил о настроении рабочих, положении семей арестованных. Был рад, что мартовские репрессии не сломили их боевого духа.
— Семьи арестованных ждут и надеются… — рассказывала Инна.
— Какая такая надежда? — перебил ее до этого молчавший Пафнутий.
— Вся надежда на себя, это верно, — поддержал его Савелий и кашлянул, чуть смущенный тем, что вставил свое слово.
Герасим заметил:
— Милости от суда ждать нечего, новый генерал-губернатор Соколовский лютее Богдановича.
— Когда живем дружнее, и горе легче переносится, — здраво рассудил Пафнутий.
— Знамо! — снова кашлянул в кулак Савелий. — Порядок должен быть между нами, жить каждому на свой лад — негоже. Сообща надо, скорее порядка добьемся.
— А о каком порядке вы говорите, позвольте спросить? — поинтересовался Бострем.
— Мы? Знамо, о нашем, Герман Иванович, — не растерявшись, ответил Пафнутий. — А такая житуха — неладица на заводе и дома — надоела. Кончать ее надо…
Герасиму была по душе рассудительность рабочих.
— Значит, если я правильно понимаю вас, не складывать оружия, бороться?