Он сидел на кухоньке. Исчерканные листы были небрежно разбросаны на маленьком столике.
— Неудобно тут, шел бы в горенку, — заботливо говорила Анюта, видя, как он мучается с прокламацией.
— Наоборот, очень удобно, — он указал на медный самовар, стоящий на табуретке у печи. — Чуть что — бумагу в трубу, и чаек вскипятим.
Жена добродушно усмехнулась, но от своего не отступала.
— Передохни, не нервничай, — успокаивала как могла. — Мы с Галочкой сейчас уйдем и посидим у ворот.
Герасим согласно кивал. А сам пытался сосредоточиться, найти простые и убедительные — выразительные слова.
Небольшое окно выходило во двор. Одинокая береза роняла свои последние листья, и оголенный корявый ствол ее и надломленные ветки выглядели сиротливо. Подумалось, а в роще — деревья прямые и ровные, лист на них держится дольше. Не так ли в жизни людей? Когда вместе, и бороться легче, а поодиночке и сопротивляться труднее. И будто нужные мысли зацепились за корень. Слова, которые не находил, появились и начали выстраиваться в строки.
Анюта неслышно вышла с Галочкой, присела на лавочку возле дома и стала наблюдать за улицей. Беспокоилась за Герасима.
Приход Бойковой отвлек Мишеневу от мрачных мыслей. Женщины теперь встречались реже. После благополучного возвращения от Эмбриона Анюту следовало оберегать от слежки.
Бойкова наклонилась к Галочке, нежно потрепала ее рукой по разрумянившимся щечкам, угостила яблоком.
— Дома? — обратилась она к Анне Алексеевне.
— Пишет, — понимая ее, ответила Мишенева.
Бойкова повернула голову, осмотрелась.
— Есть приятная весточка…
Анюта кивнула, и Лидия Ивановна прошла во двор.
— Ты, Анюта? — услышав, как открывается дверь, спросил Мишенев.
— Нет, это я, Герасим Михайлович, — сказала Бойкова и присела рядом на табуретку.
— Читайте, — протянула она небольшой листок, испещренный ровным четким почерком.
Герасим взял в руки листок, пробежал. Надежда Константиновна писала: «Отчего Азиат не держит своего слова писать? Как он поживает? Как идут дела?» И просила достать документы, собрать все сведения о предстоящем суде над златоустовскими рабочими.
— Неловко получилось, — сказала Бойкова.
— Я не забыл обещания, но поездка на заводы отвлекла…
— Надо теперь же ответить.
— Сейчас есть что рассказать Надежде Константиновне и Владимиру Ильичу, есть чем порадовать их. Уральские социал-демократы одобряют и поддерживают позицию большевиков на съезде.
…И все же Герасим чувствовал себя виноватым перед Крупской. Взглянул на Бойкову, заверил:
— Сегодня же напишу.
— Хорошо, — согласилась Лидия Ивановна и спросила о прокламации.
Мишенев указал на исписанные листы, одни отодвинул в сторону, другие протянул Бойковой. Строки звали к действию. Лидия Ивановна высказала свое мнение:
— Сильно! Особенно вот это место… — Она тихо, с выражением, начала читать: «С марта утекло много воды. Грандиозное волнение рабочих прокатилось по всему югу России. Во всех столкновениях стояли лицом к лицу два врага: самодержавное правительство и бесправный народ, враги непримиримые, поклявшиеся бороться до конца… Борьба идет, борьба смертельная. И чем яростнее, чем бессмысленнее будет набрасываться правительство на свои жертвы, тем скорее выроет себе могилу…»
Лидия Ивановна сделала паузу.
— Спокойно читать нельзя, Герасим Михайлович. И о задачах русских социал-демократов сказано хорошо: «Наша задача — объединить рабочий класс под знаменем пролетарской борьбы, показать ему, что вся его сила в нем самом…»
Лидия Ивановна призналась:
— Я не сумела бы так написать, а у вас получилось.
«…Наш путь ясен, под знаменем социал-демократической рабочей партии мы неуклонно будем работать над созданием великой революционной пролетарской армии. Мы твердо верим в силу массовой борьбы, только сознательный голос объединенного рабочего класса может устрашить русское правительство. Всякий иной способ борьбы не может иметь успеха: кто верит в силу организованной массовой борьбы, пусть становится сознательным борцом за лучшее будущее, за полное освобождение от гнета и эксплуатации. Пусть растут ряды Российской социал-демократической партии.
Да здравствует социализм!»
Бойкова сложила вчетверо прочитанные листы, запрятала их во внутренний карман юбки.
— Дело теперь за мной, — улыбнулась, протянула руку Мишеневу, пожала его худые, холодные пальцы и предупредила: — Не провожайте меня. Отдыхайте. Мне не нравится ваш утомленный вид. Я пошлю Анну Алексеевну домой, теперь ей можно возвратиться. Пусть поставит самоварчик, а это на растопочку, — она взглядом повела по исписанным листам и быстро вышла из дома.