Койот отрицательно качает головой.
— Потому что правила есть правила, — говорит Самуил.
— Потому что правила есть правила, — повторяет Койот.
— Шалом, Самуил, значит, шесть дней и шабат, и огромное тебе спасибо.
— Шалом, Койот, рад был узнать, что тебе не снесли голову.
Койот делает несколько шагов к двери, потом останавливается.
— Самуил, ты когда-нибудь слышал об Обществе?
— О каком таком обществе?
— Не о таком каком, а об Обществе.
— Об Обществе… — Самуил, раздумывая, проводит рукой по волосам. — Это не значит, что мне надо в него вникнуть?
— Нет, думаю, что нам это ни к чему.
— Берегись, Койот.
— Счастливо, Самуил.
По дороге домой Анхель и Койот заходят в маленький магазинчик, покупают воду и едут на пляж; там они гуляют по пустынному горячему песку и, причмокивая, пьют красную сладковатую жидкость.
— Как он сможет так быстро раздобыть карты? — спрашивает Анхель.
— Я даже раздобыл школьную грамматику латинского языка с картой системы римской канализации на второй странице обложки. На первый взгляд там невозможно ничего понять. Но есть целая сеть людей, которые хотят знать, где находятся кое-какие вещи, и которые знают, как до них добраться.
— А Самуил?
— Самуил есть часть каждой сети из всех, какие когда-либо существовали с начала времен.
Анхель кивает в ответ, делает несколько шагов и останавливается. Обернувшись, он видит, как от ветра колышется океанская гладь. Тень Койота крыльями лежит на песке.
— Что значит «он не скурвился»?
— Я не скурвился, потому что никогда не занимался наркотиками, это одно из моих правил.
Когда они покончили с питьем, Койот забирает у Анхеля его стаканчик и идет к мусорному контейнеру, крышка тонкая, и когда Койот закрывает ее, то весь контейнер становится похожим на голову в шляпе.
Объявление появилось в воскресной «Кроникл». Анхель не стал смотреть все, но часть прочел: «Римская вилла: семь комнат, двухэтажная библиотека, окна с видом на небо и так далее». Почему-то объявление перепечатала нью-йоркская ежедневная газета, а потом оно появилось в римской газете; потом, в один прекрасный день, раздается звонок в дверь, и появляется почтальон. Анхель открывает дверь, расписывается в получении бандероли и прощается с курьером и только после этого вдруг видит, что на пакете нет адреса. Поняв это, он дает себе труд выглянуть на улицу, но не видит ни пикапа, ни почтового грузовичка, в общем, никаких признаков официальной доставки.
— Слишком много всяких сетей. — Он закручивающим движением бросает конверт на середину стоящего в гостиной стола. — Такое впечатление, что живешь в двух мирах одновременно.
В комнате занавешены все окна, но дневной свет ухитряется просачиваться сквозь шторы. Анхель просовывает руку под занавеску и ощущает, как по ладони расползается жар.
— Кантор считал, — с каждым словом, выходящим из горла, речь Габриаля набирает скорость, — что каждое число в действительности представляет собой два числа, конечную и бесконечную версию самого себя. Этакие математические двойники. Он называл их realen и reallen, реальные или реальные.
— Забавный способ толковать понятие. — Анхель подходит к столу.
— Да, немножко непонятно.
Анхель обходит стулья, находит какую-то детскую игру, но рассматривает ее очень рассеянно и в одиночестве.
— Вся эта идея была такой темной, что ее не смогли перевести ни в английском, ни во французском изданиях. Два идентичных слова, но одно обозначает временное и преходящее, а другое — бесконечное.
Габриаль пододвигает к себе конверт, смотрит на него, потом снова начинает говорить.
— Ты знаешь, что такое монада?
Анхель садится, поднимает ноги и кладет их на край стола. Габриалю, пока он рассматривает конверт, косички падают на глаза, он смахивает их в сторону и сильно прищуривается, глядя на Анхеля.
— Не могу сказать, чтобы я это знал. А почему это ты прищурился?
— Я же альбинос.
— Это я заметил, — говорит Анхель.
— Рад за тебя. При быстрых изменениях освещенности у меня затуманивается зрение, и мне приходится щуриться, чтобы четко видеть.
Анхель вежливо кивает и тоже смотрит на конверт.
— Понятно, но что же такое монада?
— Понятие изначально появилось в Греции, но им стали пользоваться и позднейшие философы, и слово сохранилось надолго. Эта идея предшествовала идее об атоме. Монада — это нечто, составляющее изначальную единичность, сердцевину источника, но она имеет и протяженность, обозначающую индивидуальную элементарную сущность — физическую или духовную. — Габриаль искоса смотрит на Анхеля, чтобы посмотреть, понимает ли тот, о чем идет речь, но Анхель — весь внимание. Это его новый план: сидеть смирно и дать всему потоку излиться на свою голову.