Стариков во дворе было немного, но все они были в почете. Старики сидели на краю двора, за большим столом под навесом с двумя скамейками по бокам и играли целый день в домино, иногда в нарды и очень редко в карты. Те, кто играл в домино, иногда выпивали бутылку вина, она у них называлась снаряд, по праздникам водку.
В самый главный праздник нашего двора, День Победы, 9 Мая, старики одевали военную форму с орденами и выпивали за столом только водку, закусывая отварной картошкой и хлебом. Иногда еще на столе были соленые, не маринованные, а именно соленые огурцы. Кто их солил, кто варил картошку, кто покупал водку, я не знаю и не знал. Старики сидели за столом с самого утра после парада, который смотрели каждый в своей квартире и сидели там, с постоянно накрытым столом, до самой ночи. Один из них приносил аккордеон и весь двор наполнялся военными песнями. Вкуснее вареной картошки в своей жизни я не ел.
Были и старушки, чей авторитет никто не ставил под сомнение. Им было разрешено ругать детей, которые слишком уж разбаловались и даже хлопать их по задам, если того требовала провинность. Никто особо не разбирал своих и чужих, под раздачу получали свой паек все. Но самые главные полномочия старушек состояли в соблюдении нравственности и морали двора. Кто с кем, как, когда, куда и сколько раз - они знали все. Если кто начинал переходить грань дозволенного, то тот несчастный или скорее несчастная, попадали на язык старухам и ему или ей было не позавидовать. И только старушки могли поругаться на стариков, сидящих на краю двора за столом, если те перебирали разрешенную норму и то, совсем немного. Старики, чувствуя правду, разрешали их немного пожурить, но только в установленных пределах. Если кто из старушек слегка забывалась, то хорошо поставленная речь с отработанными приемами убеждения, звучала красивой песней на весь двор. Мы, дворовая ребятня, слушали и хохотали, пытаясь запомнить продуманные образы, о которых упоминалось в той песне.
Молодые мужчины, наши отцы, не допускались за стол стариков, а много о себе думающий, дерзнувший сесть не на свое место, мог запросто схватить хорошую оплеуху или чего лучше костыля по спине. Упаси Бог этого потерявшегося, ответить старикам, тогда он был бит, сильно, долго, ровно до тех пор, пока не поймет, что заблуждался. Бит он был конечно не стариками, а молодыми мужчинами, которых уважали старики. Вот такой распорядок был в нашем дворе, и никто его не нарушал, в целом все жили мирно с уважением к традициям и друг другу.
Одним исключением была старушка, что жила одна в своей квартире на первом этаже и всегда сидела возле окошка, выходившего во двор. Ее боялись все, старики, старухи, молодые и ребятня. Как она жила, на что, я не знаю. Могу точно сказать, что не было того, кто к ней бы не заходил за помощью. Говорили, что она была колдуньей. Откуда она могла познать колдовство, не знал точно никто, но предположений ходило много. Все ее боялись и все хотели ее помощи. Никто не готов был посмотреть на нее недобрым взглядом, и никто не готов был посмеяться над ней. Я не помню ее имя еще и потому, что никто и никогда по имени ее на моей памяти не называл. Колдуньей также ее никто не звал, а звали ее – Бабкой. Что это означало, я не понимал, но стоило кому-либо сказать, что в нашем доме живет Бабка, все понимали, о ком идет речь. Я ее ужасно боялся, почему, не могу этого объяснить. В своей жизни только один раз мне удалось с ней пообщаться.
Конечно, я был очень маленьким и некоторые воспоминания той встречи наверняка считаю своими, хотя, видимо, они были мне рассказаны мамой, которая отвела меня к Бабке. Я чем-то заболел и очень много кричал, и не спал по ночам. Врач, который пришел к нам домой на осмотр, мне не смогла ничем помочь, тогда мать приняла решение и спустилась вниз к Бабке, получить от нее разрешение на то, чтобы привести меня. Та согласилась, и мы спустились к ней.