— Что ещё? — повторила она свой вопрос, поворачиваясь к Кольке и внимательно глядя на него.
— Не знаю, — недоумённо пожал тот плечами, мрачно поглядывая на Дашку. — Зачем-то позвали, от дела оторвали, а теперь по голове подносом лупят, — мрачно пожаловался он.
— А мне, между прочим, — мрачно покосился он в сторону тут же независимо задравшей нос Дашки, — завтра рано с утра на работу, в отличие от некоторых, — тихо проворчал он.
— Профессор, — Изабелла повернулась к третьему участнику драки. — Объясните, пожалуйста, что здесь происходит?
— Всё очень просто, — тяжело вздохнул профессор, проходя обратно на своё место за столом и присаживаясь напротив баронессы.
Я позвал Кольку, поскольку подумал, что может быть он, что-то знает о том, как получилась та самая ткань, из которой пошили тюремные робы для амазонок.
Костюмы, костюмы, — успокаивающе повернулся он в сторону сердито зашипевшей в дверях кухни Дашки.
А Дарье это не понравилось. Как же так, её милые костюмчики назвали столь бранным, по её мнению, словом. Вот она Кольку по голове и хряснула подносом, а потом попыталась ещё добавить, — неодобрительно покосился он на Дарью.
Дарья, пару раз шмыгнув носом, тем не менее, упрямо набычила голову и угрюмо уставившись в пол, тихим голосом проговорила:
— А всё равно это не тюремные робы.
— Да, — кивнула головой баронесса, с осуждением глядя на опустившего голову паренька. — Это рабочий костюм. И очень удачный. Очень удобный и красивый. Так что называть его арестантской робой, это несправедливо обижать Дарью. Да и Даше обидно, ведь она приложила столько сил и старанья на его изобретение, на пошив, на отстирывание тканей, испорченных профессором, как она тогда считала. И после всего этого называть её костюмы арестантскими робами, это нехорошо, — Изабелла осуждающе покачала головой, недовольно глядя на Кольку.
— Ну да, — хмыкнул Колька, насмешливо глядя на воспрянувшую духом Дарью. — Много бы она отстирала своим дурацким порошком. Если бы я ей мыльнянки не подсунул в тот порошок, она бы до сегодняшнего дня её отстирывала. Все бы руки до локтей стёрла, дурёха, — ухмыльнулся он.
— Какой мыльнянки? — мгновенно насторожился профессор. — Что-то я не помню такого, чтобы Дарья говорила о какой-то мыльнянке.
— Вот, — возмущённо уставилась на Кольку Дарья, — что я говорила! Это точно он какую-то гадость мне подсунул. Всё испортить хотел! Я знаю! Он никогда не любил амазонок и постоянно мне говорил, чтобы я бросила это дурацкое занятие.
— Расскажи поподробнее, — остановила вновь разошедшуюся Дарью Изабелла, строго взглянув на неё и покачав головой.
Присмиревшая Дарья, мгновенно угомонилась и быстренько перебралась в угол за её спиной, чтобы в ближайшее время не попадаться на глаза.
— Что это за мыльнянка такая, о которой никто из нас ничего не знает, и почему ты добавил её в порошок профессора.
— Да обычный корешок, — недоумевающе глядя на них, пожал паренёк плечами. — Я вообще не понимаю, почему его здесь никто не знает. У нас в семье им постоянно пользовались при стирке. После него вещи становятся мягкими и нежными на ощупь. Мать всегда его имела под рукой, особенно когда надо было много стирать. Мы с отцом его ещё с осени на болотах заготавливали, а потом сушили на печи в противнях. Ну а уже потом он у нас хранился в мешках на чердаке. Вот с тех пор, его у меня немного и осталось. Сейчас то он уже кончился. Всё на Дашкины тряпки извёл, а она дерётся, — снова пожаловался он. — Так что надо уже было бы и сходить за ним, да работа всё не пускает. Дашка застряла у вас в городе, а мне цех нельзя оставить без присмотра.
Сидор в письмах постоянно давит: "Давай, да давай рыбу. Чем больше, тем лучше". Ну я и даю. По двенадцать часов уже в день работаю. А ему всё мало.
И Дашка, ленивка, смылась, всё у вас тут околачивается.
Вот вернётся Сидор, я всё ему расскажу, — сердито пригрозил парень.
— Врёт он всё, — тут же встряла Дашка и, прикрываясь спиной Изабеллы, как щитом, обвинительно ткнула в паренька всё тем же подносом. — Я всю парусину профессорским порошком отстирала, а не его дурацкой мыльнянкой. А рыбу пусть он сам коптит. Мне она надоела. Я уже вся насквозь провоняла этой рыбой, а он только и твердит, Сидор-Сидор, рыба-рыба. Надоело! Я ему не батрачка!
— Да кто ж такую грубую ткань, каким-то порошком отстирывает, — покачал Колька головой, глядя на Дарью с жалостью. — Ты бы с ним ещё года два возилась, я же видел, как ты маялась.
— Неправда! — топнула раздражённо ногой Дарья, чуть ли не со слезами на глазах глядя на него. — Это был профессорский порошок, а не твоя мыльнянка.