- И щи, - раздался рядом с ним тоненький голосок. - Я ещё щи умею хорошо готовить. А пока будем собираться, я ещё и борщ научусь. Меня тётя Даша научит. Та, что у вашей тёти Маши в банке работает. Она мне давно рассказала, как это делается, да всё возможности попробовать не было. Меня на кухне лишь к помойному ведру допускали, да грязную посуду мыть. И готовить ничего не позволяли. У нас повариха ух, какая строгая была.
- Наверное, тоже боялась чего-нибудь напортить, чтоб и её Сильвестр Андреич не бил. Его все в доме боятся. Кроме моего Стёпки. Он один его не боится. Он его ненавидит. Поэтому возьмите нас с собой. Чтоб мы уехали подальше отсюда. А то Стёпка точно Сильвестр Андреича убьёт. А мне бы не хотелось. Тогда Стёпку тоже убьют, и я совсем одна останусь.
- У меня кроме него никого нет. А он этого не понимает. Поэтому, возьмите нас с собой на юг. Может там Стёпка про него забудет.
- Мы там останемся и сюда больше не вернёмся.
Тонкий девчачий голосок замолк и на сеновале надолго установилось тяжёлое молчание, нарушаемое лишь позвякиванием лошадиных удил снизу да звуками, обычно свойственными конюшне.
- У меня и деньги есть. Я могу заплатить.
Сунув руку в карман, Стёпка поспешно достал оттуда горсть какой-то тускло сверкнувшей на свету мелочи.
- Вот, десять серебрушек. Скопил за полгода. Не хватит, так я отработаю. Вы знаете, я работы не чураюсь. Надо, так я и кухонным мужиком могу быть: дрова там заготовить, за костром посмотреть. А надо, так и за пулемётом. Я быстро учусь, вы же знаете.
- Возьмите меня, - вдруг совсем тихо проговорил он. - Иначе я его убью. А ещё точнее, убьют меня. Как вижу его, глаза ненависть застилает. А это нехорошо. Мне отец говорил. Месть должна быть с горячим сердцем и холодной головой. Ни под одно из этих слов я не подпадаю. Сердце - холодное, а голова наоборот - горячая. Мне надо успокоиться. И только тогда я его убью. А пока нет, я не готов. Убьют сначала меня, и я до него уже никогда не доберусь. Он с телохранителями везде ходит. А у тех подготовочка, у-у-у какая.
- Суров ты Стёпка, - медленно проговорил Васька, словно замороженным неторопливо опускаясь на лежащее на соломе одеяло. - Тихий, тихий, а какие страсти рассказываешь. Прям Шекспировские.
- Это что? - пискнула в стороне Синька.
- Это писатель такой, земной, - бросил в её сторону взгляд Васька. - Завтра.... Нет, - запнувшись, Васька бросил короткий взгляд вверх, на сереющее в боковом оконце небо, - уже сегодня. Утром, чуть попозже, притащу из библиотеки баронессы книжку, почитать.
- А я читать не умею, - пискнула малявка. - Нам Сильвестр Андреич не позволял учиться. Говорил что нам и так хорошо. Нам, мол, сиротам, грамота ни к чему. Нам надо на жизнь зарабатывать, а не глупостями заниматься. И каждый раз, как только Стёпка заводил о том речь, отсылал меня на кухню, а Стёпку на конюшню. Его навоз убирать, а меня помои выносить. Так я и не научилась.
- Как с тобой тяжело, - тяжело вздохнул Васька. - И тарахтишь, и тарахтишь, аж голова уже заболела. Ну что ж, будем учить. У нас тут все грамоту знают. Так что если остаётесь, грамоту придётся учить. У нас тех, кто не знает или не желает учиться, принудительно заставляют.
- И тоже порют, - мрачно уточнил он, почему-то сразу заёрзав на расстеленном поверх сена одеяле, словно у него что-то зачесалось. - Так что у нас не лучше порядки. И на глаза Изабелле Юрьевне вам действительно лучше не попадаться. Заметит, нам с Колькой точно прилетит.
- Что прилетит? - пискнула Синька.
- Спи, малявка, - сердито цыкнул на неё Васька. - Что не надо, то и прилетит. До рассвета время ещё есть, так что спите. Оба. А мы с Молчуном сбегаем пока на кухню. Может там что-то после ужина осталось. Принесём поесть.
Через час на сеновале под крышей посреди широкого красного платка, расстеленного поверх одеяла, стояли два больших судка, парящих один горячей гречневой кашей с мясной подливой, а другой обалденно ароматной ухой, запах от которой, казалось, мгновенно пропитал всё вокруг. Больше куски грубо нарезанного ситного хлеба в беспорядке валялись рядом с судками.
Ни Колька, ни Васька на кушающих приятелей не смотрели. Было стыдно. Как те мели вполне рядовые для них остатки со стола, ясно показывало, что не ели они явно не два дня. И то, с каким восторгом оба они смотрели на принесённые судки, ясно показывало, что такого блюда голодные дети никогда в рот не брали.
- Хватит, - Васька решительно отобрал ложку из рук Синьки. Рядом Колька столь же решительно буквально вырвал ложку из пальцев Молчуна.
- Таким голодным как вы, сразу много нельзя, - мрачно буркнул он. - Пусть сначала то что съели переварится, а потом продолжим. Нельзя вам много и сразу. Заворот кишок будет.
- А пока что, приберу ка я котелки от греха подальше, - поднялся он с одеяла, аккуратно держа недоеденный ужин в руках. - А вы не смотрите, куда прятать буду, - сердито буркнул он, отворачиваясь. - Сказано нельзя, значит нельзя.
- Надо будет к ящерам в академию заскочить. Спросить, как откармливают после длительной голодовки.
Глянув на брата с сестрой, Колька лишь удивлённо поднял брови. Оба они спали, упав там, где и сидели.
- Понятно, - мрачно буркнул он. - Наша группа увеличилась ещё на две особи. Толку от которых, чуть.
- Что делать будем? - повернулся он к товарищу. - Изабелле Юрьевне показывать их нельзя. Она убьёт Голову. Она убьёт, а нас всех выкинут из города. Что будем делать?
- Заберём обоих с собой, а там посмотрим. Может жажда мести поутихнет у Стёпки и он не будет так жаждать смерти Сильвестр Андреича.
- Не надейся. Немой потому и зовётся немой, что молчит, молчит, а потом делает.
- Надо идти к профессору, сдаваться, - мрачно констатировал он. - Иначе нам из этой западни не выбраться.
- Этих здесь оставим?
- Пусть спят. Только котелки уберём обратно на кухню, а то проснутся, точно всё подъедят. А так нет.
- Я к профессору не пойду, - мрачно проговорил Колька. - У меня ещё контрольная по химии не сделана и он точно спросит почему. А мне и ответить нечего. Лучше иди пока один.
- Трус, - презрительно посмотрел на покрасневшего приятеля Васька. - У меня может быть тоже не сделана, так я же иду.
- Вот и иди, - одобрительно кивнул Колька. - А я возле малых подежурю, кабы они чего не отмочили.
Отчёт.
Долгий обстоятельный рассказ Васьки о судьбе сирот профессор выслушал сидя на стуле в своём кабинете, молча, с прямой спиной, словно проглотив аршин.
Не слова не сказав, встал и так же молча, подошёл к двери. Резко распахнув, он несколько долгих мгновений вслушивался в царящую кругом тишину.
- Показалось, - глухо проговорил он, возвращаясь. Спят все.
- Что? Что это было? - мрачный Васька подозрительно смотрел на профессора. - Мне тоже что-то такое показалось, словно за дверью кто-то тихо прошёл.
- Показалось, - раздражённо проворчал профессор.
У нас всех последнее время определённо развилась паранойя. Уже на шум ветра во дворе реагируем.
- Как скажите, - мрачно буркнул Васька. - Тогда с тем, кто показался, сами потом разбирайтесь. А я пошёл. Мне ещё с ящерами договариваться, чтоб малых посмотрели. Не знаю, сколько они не ели, но ясно, что последний раз давно был. Надо бы их врачу показать. Да и спины бы им посмотреть.
- Куда собрался, - рассердился профессор. - А отчёт?
- Э-э-э, - замялся Вася. - Может, в другой раз?
- Другого раза может и не быть, - сухим казённым тоном отрезал профессор. - Учись сразу отчитываться, чтоб больше к этому вопросу не возвращаться.
- Итак, как прошла операция внедрения?
- На ура, - уныло констатировал Васька. - Никто ничего не понял. Даже Колька. Хотя, был момент, когда мне показалось, что он что-то сообразил. Колька меня убьёт, когда узнает, что я его использовал.
- Рефлексией будешь потом заниматься, - жёстко оборвал нытьё парня профессор. - Давай по существу.