– Наконец-то… ох… слава Богу… началось… – старушка быстро пробухтела про себя, и продолжила кашлять. Олега затошнило самого, он отвернулся, чтобы не видеть весь этот мерзкий процесс, а старушка выблевывала все больше и больше белых шаров.
Бабушка тяжело отдышалась, и ей, кажется, и правда стало легче.
– Сейчас, сынок, сейчас… – шустрым, дёрганным шагом она снова ушла в сени, и вернулась с потрескавшимся металлическим тазиком, и начала аккуратно складывать эти шары в тазик.
– Сделай доброе дело, отнеси тазик в ту комнату – бабушка странным образом оживилась, и Олег увидел, как на краях губ блеснула та желтая жижа.
– Зачем? – Олег остолбенел. Бабушка несколько секунд молча смотрела на него, потом резко заговорила.
– Ладно, ну подержи мне хоть свечку – она протянула Олегу свечу, он взял ее в руку, и бабушка сама с трудом нагнулась, взяла тазик и похромала в комнату. Олег шёл рядом, освещая путь.
Они шли по коридору, пол громко поскрипывал и даже продавливался вниз. Олег осматривал пыльные стены, стол, стоящий на кухне. На столе стояли несколько тарелок, наполненных рыбьими костьми и котелок, возле которого жужжали мухи. Они вошли в дверной проем – хоть Олег и не отличался особо высоким ростом, все же ему пришлось согнуться, чтобы пройти в комнату. Только когда старушка поставила тазик на пол, он заметил, что весь потрескавшийся деревянный пол был покрыт паутиной. Олег выпрямился, и оглядел стены со сползающими жёлтыми обоями – паутина с пола плавно переходила на них, заканчиваясь где-то на потолке. Он быстро повернулся назад. Бабушка стояла в дверном проеме, ее руки тряслись сильнее от нагрузки, а прыгающая тень от огня свечи игралась с ее старым, даже древним лицом.
– Спасибо, чтоб я без тебя делала. Ох, бедные детки…
– Детки?
Бабушка ничего не ответила, лишь снова подошла к тазику и нагнулась.
– Мои хорошие, сладенькие… – старушка стала поглаживать эти своими пальцами, а потом внезапно разрыдалась – Как вы, родненькие, будете расти без меня? Как? – кричала она в слезах. Олег стал пятится назад. Старушка резко повернулась в его сторону.
– Останься с ними, меня ведь скоро не станет, помру я – ее глаза, чёрные как смоль, поблескивали.
– С ума сошла… – Олег, совсем себя не контролируя, побежал к выходу.
Он выбежал из Сеней, и быстро помчался прочь от этого дома, в панике оборачиваясь назад, он видел старушку, стоящую у порога. Ноги несли Олега прочь по той же тропе, помкоторой он попал сюда, но вскоре он пропустил поворот, и уже бежал по высоким кустам, и на одном из них споткнулся на большой скорости, упав головой об землю. В голове зазвенело, но Олег довольно быстро пришёл в себя, и попытался привстать. Но что-то крепко сдерживало его ноги – он поднял голову – левая нога крепко увязла в паутине
– Господи… – Олег схватился за паутину руками, в надежде оторвать ее от ноги, но руки тут же намертво прилипли к ней.
Олег закричал. Это был громкий, полный отчаяния крик, почти переходящий в рыдание.
Послышался шорох. – «Пожалуйста, нет!» – Шорох переходил в глухую, тяжелую поступь, будто что-то массивное ударялось об землю. Олег почувствовал, что кто-то стоит над ним, и медленно поднял вверх голову – огромные паучьи клыки, размером с мачете, были прямо перед его лицом. За клыками прослеживалось уже трудноузнаваемое лицо старушки, утыканное множеством поблескивающих чёрных глаз. Старуха зашипела, из ее брюха показалась паутина, которой она тут же начала обвивать Олега.
– Как звать, как звать… так щас уже не называют… – проскрипел низкий голос этого чудовища.
Олег кричал, переходя на агонический хрип. Кричал до тех пор, пока рот и глаза не обвила липкая и твёрдая паутина, и он не перестал видеть. Последнее, что он почувствовал – как оказался подвешенным вниз головой, свернутый, как мумия, и совершенно обездвиженный.
Телевизор все еще работал, тускло освещая комнатушку. На экране ведущий продолжал смеяться, иногда посматривая прямо в камеру. Гость уже ушел, не желая участвовать в этом цирке и балагане. Все, что можно было разобрать сквозь смех ведущего, были слова «Бабье лето».