К Димке и чужому голосу присоединился Кабан. Уж его-то ругань ни с чем не спутаешь.
Я подбежал к окну.
Вылитая ведьма шкандыбала с той стороны забора. И до орущего Димки ей оставалось метров двадцать. Крючковатый нос, растрёпанные седые патлы, чёрное платье до пят. Узловатые пальцы стискивали клюку.
- Ишь чего удумали, шупоштаты! - беззубым ртом шамкала старуха.
- Удираем! - драл горло Димка.
Кабан по-прежнему ёрзал на заборе. Ведьма приближалась.
- Щас я вам дам, ироды такие!
- Где Антон? - гаркнул на меня Кабан.
- Внизу.
Любимой игрой Кабана с детства был банкир. Мы искали пустые железные банки из-под краски, выстраивали их в башни, а затем сбивали палками. В тот день банкиром выступила старуха. Она лихо вскинула над патлами клюку и швырнула - прямёхонько Кабану в лоб. Здоровяк спикировал на землю, оставляя забору шматок штанов. Димка вытаращился на тушу приятеля в шаге от себя. Трус мог смело начинать праздновать свой второй день рождения.
И тут я заметил, что за конфликтом поколений наблюдают зеваки у остановки.
Лишившаяся клюки старуха ковыляла ещё медленнее. Зато костерила куда забористее.
Димка и Кабан дали дёру.
Я оглянулся. Готов руку дать на отсечение - из отверстия в полу шёл свет. Луч матового света!
- Антон! Антон!!!
Меня трясло.
Ещё было время. Встать на забор. Спрыгнуть. И метнуться вслед за друзьями.
Сердце колотилось до боли. Я вскарабкался на подоконник. Шаг. Будь неладен Кабан! Я наступил на обрывок его штанов. Нога соскользнула. И я полетел прямиком на сухие ветки между домом и забором.
Клацнули зубы. Щёку обожгло. Треснула футболка. Слава богу, не кости.
Я кое-как встал посреди веток и тряпья, вонючего и липкого, как клей.
За забором бесновалась старуха. Не теряя времени, полез через ветки, к спасению.
Смердело чем-то прогорклым. Меня цепляло за одежду. Я прикрывал глаза и всхлипывал. Рёбра слева отзывались болью. Футболка зияла дыркой и обагрилась кровью.
Я кое-как добрался до угла дома. Благо тут веток куда меньше. Они занимали добрую половину двора. Здесь и там высились аккуратно сложенные поленья. Что никак не сочеталось с хаусом хвороста.
Голова всё ещё кружилась. Может, как раз поэтому я и не находил калитку. Да и была ли она вообще?
Высоченный забор из неотёсанных досок. Торчат ветки, вроде из-под земли лезут заскорузлые лапы покойников. Воняет сыростью. Но дождя-то уже давно не было.
Что делать дальше?
Неожиданно помог Антон.
Я отчётливо услышал его голос. Звал на помощь.
Я окинул оком бурелом, за которым проступали очертания входной двери.
Недовольный и скрипучий голос старухи растворился в моём хрипе и грохоте сердца. Я хватал ветки и с яростью отбрасывал в стороны. Бурелом сопротивлялся как живое существо. Я до скрипа стиснул зубы, чувствуя, как на скулах перекатываются желваки.
Не трус. И удирать не буду.
Одна за другой ветки летели прочь, царапая и кусая меня. В голень впилась колючка. Это лишь раззадорило. Я буквально выкорчевал вросшую в землю ветку. Разметал груду поленьев. И двинул плечом дверь.
Она повалилась, вздымая облако охристо-рыжей пыли.
Руки саднили. В ключице пульсировало. Я не обращал внимания.
Через щели между брёвнами и дверной проём позади меня в комнату проникал свет. Не знаю почему, но здесь он казался каким-то блеклым, неестественным. И всё выглядело как-то нечётко. Такое впечатление, что у художника просто забрали яркие краски; и вообще прервали его в процессе работы. Скудная палитра навевала уныние. Спёртый воздух превращал дыхание в пытку. В потолке темнел квадратный провал. Он будто всасывал жалкие крупицы света, отважившегося заглянуть в комнату.
Ни Антона, ни его рюкзака.
Я позвал приятеля.
Ответила тишь.
Злополучный сундук стоял в центре комнаты и словно насмехался надо мной.
Прижимая рукой ноющие рёбра, я сделал несколько осторожных шагов.
Вблизи сундук оказался гораздо больше. Окованный поржавевшими полосами железа он, однозначно, таил в себе немало тайн. По бокам и на крышке проступала резьба, частично стёртая временем и руками (или лапами?). Я сглотнул. Звук вышел донельзя громким. Отразился от стен и заметался под потолком.