И лишь только открылось все его усатое, давно небритое и сухое лицо, с розовым шрамом на левой стороне верхней губы, дед Степан подумал: «Он… Непременно он!.. Тот самый… Капустин!..»
— А вот такой, товарищ Капустин, случай, — продолжал Немешаев, посмеиваясь и поглядывая то на деда Степана, то на Капустина. — Случай этот произошел больше тридцати лет тому назад, где-то на границе Урала и Сибири, когда мы с вами шли на каторгу. Кажется, на масленице к нам в камеру втолкнули молодого белокурого паренька, который сразу же под порогом запел и заплясал. Потом он часто веселил нас в пути. Помните?
— Что-то такое припоминаю… — ответил Капустин. — Очень интересный был этот парень… Да, да, припоминаю…
Немешаев указал рукой на деда Степана:
— Ну, так вот… этот веселый паренек стоит перед вами. Это выяснилось буквально сейчас… сию минуту… По пути с собрания. Зовут его Степаном Ивановичем, а по фамилии — Ширяев. Вылезайте из тарантаса и знакомьтесь с ним… еще раз!
— Да не может быть! — весело проговорил Капустин, берясь за поручни тарантаса. — Черт возьми!.. Ведь до чего же велика наша страна, а людям все-таки тесно… Нет-нет да и встретятся на жизненном пути… А ну-ка, позвольте мне хорошенько рассмотреть этого почтенного гражданина…
И он легко и быстро, совсем не по-стариковски, выпрыгнул из тарантаса.
Улыбаясь, дед Степан подал ему руку и сказал:
— Здравствуйте, товарищ Капустин! А я вас сразу признал…
— По шраму на губе? — спросил Капустин, крепко пожимая руку деда.
— Да, по нему признал, — ответил дед Степан. — Личность у вас приметная…
— Царские жандармы нагайкой метили! — смеясь сказал Капустин.
Глава 22
К удивлению всей деревни, вновь прибывший горожанин остановился не у богатых людей, а у Ширяевых.
Он вошел в дом Ширяевых так, как будто много лет был знаком со всей семьей деда Степана. Своей простотой и приветливостью он сразу понравился всем.
Бабка Настасья и сноха Марья ради такого гостя закололи курицу и приготовили необычный в военное время обед. Стол накрыли в горнице.
За обедом дед Степан и Капустин предавались воспоминаниям.
Капустин рассказывал Степану Ивановичу о своей жизни.
Отбыв каторгу, он вышел на поселение и был приписан к глухому сибирскому селу, где прожил много лет, занимаясь кузнечно-слесарным делом. Там же он женился на сибирячке, которая родила ему восемь человек детей. Из них выжили только трое: две дочери и один сын. После революционных событий 1905 года он получил право жить во всех городах Сибири. Но большая семья да нужда надолго приковали его к сибирскому селу. Лишь перед мировой войной, после того как подросли дочери и сын, Капустин переехал с семьей в небольшой уездный городок, неподалеку от родины жены. Здесь он продолжал заниматься слесарным делом. Этому ремеслу обучил и сына, который в войну был призван и воевал на западном фронте. Как в ссылке, так и в городе Капустин не прерывал письменных связей с некоторыми старыми товарищами по политической борьбе. Они посылали ему книги, журналы и даже газеты, и он много за эти годы читал, стараясь пополнить свое образование. А когда началась революция, товарищи помогли ему выбраться из уездной глуши в губернский город, откуда он сейчас и прибыл.
Дед Степан так же подробно рассказал о своей почти полувековой жизни в Сибири.
После обеда Капустин попросил угостить его холодным молоком.
— Очень уж я люблю холодное деревенское молочко, — сказал он, обращаясь к бабке Настасье. — Если есть, угостите, Настасья Петровна.
Марья тотчас же принесла из погреба кринку молока.
Сидя за столом и попивая молоко, Капустин слушал рассказы Ширяевых о том, как прошло собрание, созванное старшиной, что говорили на этом собрании уполномоченный губернского Комитета общественной безопасности и приехавший с ним солдат. Рассказывали поочередно: то дед Степан, то бабка Настасья, то Павлушка.
Рассказывали так, как они восприняли и поняли все то, что произошло на этом собрании. Капустин слушал их внимательно, стараясь не пропустить ни одного слова, помогая им разобраться в том, чего они не понимали.
Во время этого разговора Капустин все время называл деда Степана на «ты», а дед величал его на «вы». Капустин несколько раз говорил ему:
— Брось ты, Степан Иванович, называть меня на «вы». Ведь мы же с тобой старые друзья по несчастью.
Дед упорно твердил:
— Нет уж… так-то мне сподручнее.
Закончив еду, Капустин свернул цигарку, прикурил ее от трубки деда и спросил: