— Из чужих-то закромов…
— Товарищи! — продолжал Капустин. — Все-таки голодными вы не ложитесь спать. А в городах люди получают четверть фунта на брата и никакого приварка…
И опять раздался тот же злобный голос.
— А ты наши куски считал?
— Последнее отдать! — яростно крикнул Афоня.
— Я не о всех говорю, — заканчивал речь Капустин, обтирая рукавом пиджака пот со лба. — Я говорю о тех, у кого хлеб имеется. Я прошу вас, товарищи, выйти сюда и высказаться.
Капустин умолк. Председательствующий Панфил обратился к собранию:
— Кто будет высказываться, выходите сюда.
Но никто в толпе не тронулся с места.
Панфил еще раз повторил приглашение.
Тут из-за спины председателя вынырнул секретарь ревкома Колчин, оглядел собравшихся и как-то многозначительно крикнул:
— Ну, что же, товарищи! Высказывайтесь… кто как умеет!
И снова спрятался за спину Панфила.
Мужики молчали.
— Тогда я буду голосовать, — сказал Панфил.
— Голосуй! — закричали коммунисты. — Голосуй!
— Кто за выполнение разверстки? — спросил Панфил. — Поднимите руки.
Подняли руки все коммунисты и двое беспартийных партизан.
— Кто против разверстки?
Не поднялось ни одной руки.
— Значит, можно считать — единогласно приняли, товарищи?
Мужики молчали.
— Объявляю собрание закрытым.
Попыхивая трубками, сморкаясь и покашливая, расходились мужики от мельницы к деревне. Шли кучками и в одиночку. Но молчали и друг на друга не глядели. Кержаки расходились тоже молча.
Сзади всех шли, сгрудившись, коммунисты.
Капустин спрашивал их:
— Как думаете, товарищи, будут мужики сдавать хлеб по разверстке?
Панфил затянулся из трубки и хмуро ответил:
— Как бы совсем не отказались…
— Не отдадут хлеб, Якуня-Ваня! — воскликнул Сеня.
— Не отдадут! — подтвердил Афоня. — По рожам видно…
— Что ж делать? — озабоченно проговорил Капустин.
Коммунисты и сами не знали, что делать.
Тяжело шлепали броднями по пыли. Курили. Молчали и думали.
Подходя к улице, Маркел сказал:
— Погодите ужо… надумал я… Что-нибудь сделаем.
Глава 11
У Панфила долго сидели и совещались: сам Панфил, Капустин, Маркел и Павлушка. Обсуждали порядок предстоящего собрания ячейки совместно с беспартийными партизанами.
А вечером почти все партизаны собрались в Маркеловой кузне.
Председательствовал Маркел.
Опять говорили о разверстке.
Мужики слушали оратора, опасливо поглядывая ни главаря большевиков, думали о своем и дружно отмалчивались.
А Маркел понукал:
— Ну… что же будем делать?.. Давайте высказывайте, товарищи. Ну?
Мужики молчали.
Маркел настаивал:
— Что молчите? Надо высказывать… От молчка дело не пойдет…
Мужики усиленно тянули из трубок, пыхтели и никто не решался взять слово.
Маркел еще раз обратился к ним:
— Ну?
Наконец взял слово Яков Арбузов.
— Что тут высказывать, когда хлеб-то не у нас… — нехотя заговорил он. — У нас много ли возьмешь? Весь хлеб у кулаков… у Валежникова, у Гукова, у Клешнина, у других… Конечно, немного есть и у середняков… скажем, у Емели Солонца, у меня…
Яков взглянул на сына Емели — Никишку и конфузливо усмехнулся:
— Хм… Вот тут-то и закорючка!.. Я свое отдам. А Никишка Солонец большевик… коммунист… небось у отца-то не возьмет… Вот оно и выходит… м-да… конечно…
Он запутался в своих мыслях, крякнул и умолк.
Ему на выручку поспешил Сеня Семиколенный.
— А я вот так располагаю, братаны, — решительно начал он. — Раз ты партийный и к большевизму прилежание имеешь, значит, должен ты первый пример показать своему рабоче-крестьянскому государству…
Сеня повернулся к Капустину:
— Правильно я говорю?
— Правильно, товарищ, — ответил рабочий.
— А раз правильно, — продолжал Сеня, размахивая костлявыми руками, — значит, теперь мы посмотрим: какая такая есть наша партийная дисциплина…
— А ежели у меня двое ребят да жена, да старуха мать… — перебил его Иван Гамыра. — Что же им после этого… с голоду помирать?
Сеня спрыгнул с колеса, на котором сидел, и петушиным голосом воскликнул:
— А то как же, Якуня-Ваня! Надо же нам в большевизме понятие иметь: что выше — маменька или рабоче-крестьянское государство? Ну-ка, скажи, Якуня-Ваня! А? Скажи: что выше?