Ведьма собирает из угла с пола битые стекла с грязно-радужным отливом, толчет их в ступке и что-то приговаривает. Потом из ее горла вырывается глухой рык.
– Варька, неси земли кладбищенской мне, желатину и прутьев осиновых.
Варька собирает все это по дому и тащит бабке Серафиме. Та ломает прутья, будто спички, мешает желатин с землею, все кладет в ступку к стеклам, добавляя несколько капель своей крови из проткнутого иглою пальца. Затем медленно проворачивает все деревянной ложкою, закатив глаза и обнажая белки. Через пять минут в ступке уже чернеет зловонное месиво, источающее запах залитого костра.
Потом Серафима выглядывает в окно.
– Ничего, как раз поспеет к завтрему. – Достает из старого местами зашитого мешка плюшевую игрушку, вспарывает ее под мышкой и заталкивает в нутро смертельное месиво. Кладет мишку в коробку из-под обуви, будто в гроб, и отдает Варьке.
– Иди на кладбище, найди свежую могилку, лучше детскую. Коробку положишь в голову к покойнику, чтобы соки его за ночь выбрать. А утром принесешь, как светать начнет. Варька, щелкнув языком, принимает подклад, и выходит из комнаты.
Дверь в видении Вики хлопнула так так сильно, что ведунья вздрогнула и непроизвольно открыла глаза. Теперь она точно знала, что нужно делать.
С ужасом Вика поняла, что чуть не опоздала. Во всем ее доме сквозило смертью. Алина лежала на полу в свечном круге без движения, и, уткнувшись в нее, так же неподвижно лежала дочь. Сорока стрекотала громче и громче за окном, а кот нервно ходил по кругу, постукивая хвостом вокруг свечей, едва не повалив несколько из них.
От плюшевого медведя к девочке струилась иссиня - черная дрожащая тонкая полоса, обвивая шею ребенка, как шнурок.
– Стоять! – старушечьи решительные брови нависли над Викиными молодыми глазами. Не отрывая взгляда от подклада и сжав кулаки, ведунья стремительно ворвалась в свечной круг и положила голову девочку на руки, освобождая ее шею от удушающей пуповины смерти. Когда шея ребенка оказалась на свободе, Вика заглянула в глаза Алине, и, убедившись, что та без сознания, но дышит, оставила девочку рядом с ней. Людочка размеренно дышала, не открывая глаз.
– Может так и лучше, и лучше, – повторила Вика, – но ее мать мне нужна здесь и сейчас.
Вика взболтала в мутной банке особый травяной настой, придающий силы и ясность ума, и смочила губы Алины. Та закашлялась, и вцепилась взглядом в Вику.
– Все закончилось? – оглянулась она, упершись в замеревшую дочь большими испуганными глазами.
– Нет, очень твоя помощь нужна, – устало, но уверенно ответила Вика, – с Людочкой все нормально. Но тебе сейчас придется потрудиться, если хочешь спасти ребенка. Я вместо тебя не смогу кое-что сделать.
Алина вопросительно смотрела на ведунью.
– Сейчас я говорю, ты слушаешь. Молча. – Вика коснулась рукой плеча Алины. – Матерью становятся не тогда, когда ребенок родился, а тогда, когда пришло зачатие. Нерожденные дети всегда влияют на живых родственников. Ты, нерожденный ребенок, Людочка и Григорий – семья. Погибший малыш не был тобой оплакан, не был упокоен. Забылся со временем. И теперь он здесь, присутствует в твоей жизни и жизни Людочки. Погибший ребенок имеет право на принадлежность к своей семье. Вы его исключили из семьи, и он пытается восстановить свое право на память о себе и на твою любовь. Людочка не виновата. Ты тоже, ты же не знала.
Но подклад, который был сделан любовницей твоего мужа на разлуку, создал еще один эффект. Он не только разлучил тебя с мужем, убил вашего ребенка, но и сделал нерожденную душу малыша врагом. Врагом Людочки. Нерожденная душа винит тебя и Людочку в том, что не может обрести покой. Она ненавидит сестру, поэтому хочет занять ее место.
Алина закрыла глаза руками.
– Что же делать? Что делать?
Глава 15
Ведунья вытащила откуда-то длинный нож и желтый лист бумаги, вошла в свечной круг и повернулась к девочке. Не отводя глаз от ребенка, сказала Алине.
– Я скоро начну разрушать действие подклада, может быть всякое, не пугайся. Те, кто делал, с темнотой связаны, и своего просто так не упустят. А ты читай молитву, что на листе написана, потом мысленно говори со своей нерожденной дочерью. Проси у нее прощения, а главное прими ее в свое сердце, подари свою любовь.
– Но я не смогу! Как? Она же мертвая! Она же хочет убить мою Людочку?! - хлопала глазами Алина.
– Пока не сделаешь искренне от всего сердца, Людочку не спасешь. Остальное я помогу, но любовь в твоем сердце к дитя… Это только твое, данное Богом. Найди ее в себе, проплачь, прогорюй и отпусти с Богом.
Ведунья невольно ударила по самому больному. По тому, что Алина пыталась стереть в своей памяти, выдернуть как занозу и не вспоминать. Женщина скорчилась, согнулась, не удержалась на ногах и опустилась на пол, шатнув отчаянным громким вздохом огоньки от свечек в разные стороны. Слишком больно было вспоминать тот день, когда она потеряла ребенка. Невыносимо больно.