Через неделю мне исполнится двадцать один год, и я отмечу это событие в мрачной комнатушке за баром, напротив будет сидеть отец. Я буду смотреть в пространство, а он — на меня, не отрываясь. Трясущейся рукой он разольет скверную шипучку по высоким пластиковым фужерам. К еде я не притронусь. Минут сорок пять он будет говорить про маму, про хлопоты с баром, я не пророню ни слова, потом он встанет, захмелев от вина и собственных благих намерений, и скажет, что у него для меня сюрприз, и удалится на кухню за пирогом, который еще с утра спрячет за двумя ящиками пастиса «Рикар». Он торопливо зажжет свечи, торопливо, потому что долгое отсутствие будет выглядеть подозрительно и сведет на нет эффект неожиданности, потом внесет пирог, издав громогласное «та-та-татам», как будто кролика из цилиндра вынул, и водрузит его на стол, а я скажу с самым невинным видом: «Ой, пирог, вот так сюрприз!», и он подставит мне щечку, а я задую свечи.
Потом, вечером, мы вместе будем смотреть, к примеру, финал «Вопросов для чемпиона» или, может, какой-нибудь старый фильм с Лино Вентурой, если удастся победить видак. Я уйду из гостиной прямо посреди программы, чтобы избежать смущенных поцелуев на ночь, и лягу в постель, но не усну. Голод не даст мне спать. Голод и назойливый жиденький свет фонаря перед окном. Я буду смотреть на старуху напротив, не видя ее, и когда отец, как обычно, зайдет в комнату проверить, все ли в порядке, и потрепать меня по голове, притворюсь спящей.
Он тихонько прикроет дверь, а через несколько минут я услышу, как заскрипела под ним кровать, и буду знать, что он спит. Тогда я смогу встать, сесть на подоконник, выкурить пару сигарет и немного послушать музыку, старую мелодию Леграна, ее очень любила мама. Я смогу дышать. Я дышу только по ночам, сидя на подоконнике с сигаретой, слушая «Мельницы моего сердца». Закрываю глаза и уношусь отсюда. Лечу над Конечной, словно во сне, к другой жизни…
Две недели назад мы с отцом были у дяди, он работает в четырехзвездном отеле в часе езды отсюда. Отель — очень красивый замок с большим садом. Дядя ухаживает за садом. Пока отец с дядей пили аперитив, я решила прогуляться. Там был бассейн, но я не взяла с собой купальник. Вокруг бассейна томились в шезлонгах люди. Подальше стояли белые деревянные столики и стулья. Я сказала себе, что никому не помешаю, если посижу немного здесь. Заказала кока-колу, в сумочке нашлась мелочь. Я пила колу и смотрела, как темнеет вода в бассейне: солнце опускалось к холмам. А потом какой-то тип спросил, не занят ли второй стул. Я ответила «нет», думала, он хочет его забрать, но он уселся напротив. На нем была белая рубашка поло, темно-синие плавки и массивные серебряные часы. С виду лет пятьдесят, но до того загорелый, что я засомневалась. Его звали Жорж, он приехал с дочерью на недельку. Дочь недавно пыталась покончить с собой, он увез ее сюда, чтобы она немного расслабилась. Тут смертельно скучно, но спа — высший класс. Как мне нравится спа? Я не знала, что это такое. Он удивился. Спросил, из этого ли я отеля. Я ответила: нет, приехала повидать дядю, дядя — здешний садовник. Он опять удивился, я было обиделась, но он объяснил, что с восьмидесятых годов ни разу не видел, чтобы девушка пила просто колу, не лайт. Потом спросил, какой у меня рост. Я сказала, что мой рост — метр семьдесят два. «Значит, метр семьдесят», — усмехнулся он, его усмешка мне не понравилась. «А весишь ты сколько?» — «Сорок восемь кило», — сказала я. Он спросил, снималась ли я когда-нибудь, и сердце у меня забилось. Я ответила, что нет, но очень бы хотела сниматься, что на самом деле это моя мечта. «Конечно, конечно, а лет тебе сколько?» Я ответила: двадцать, он решил, что я старовата. Мне хотелось сказать, что милостыню пусть подает на паперти, но не сказала, улыбнулась, и тип спросил, не собираюсь ли я на днях в Париж. Если собираюсь, то могу пройти пробы, пробную фотосессию. Если пробы окажутся удачными, он мог бы взять меня в свое модельное агентство — агентство «Вэнити». Поздновато начинать в таком возрасте, но дело того стоит. Дело того стоило, еще бы. Я сказала, что собираюсь на днях в Париж. Он дал мне визитку. Встал и направился к блондинке, плачущей в шезлонге, наверно, к дочери. Когда я спросила счет, мне сказали, что за все заплачено. Я пошла к отцу, пора было уезжать.
…Меня разбудит позвякивание серебра на подносе с завтраком. Я проснусь легко, без усилия открою глаза, свежая, отдохнувшая. Наброшу пеньюар, сяду к сервировочному столику. Сначала выпью апельсиновый сок, потом налью себе чашку чаю. Возьму круассан, потом подпишу гостиничный счет, а гарсон тем временем раздернет шторы. В номер ворвется солнечный свет и гомон Парижа. Гарсон уйдет, я разверну газеты, быстро просмотрю заголовки. Будет понедельник, «Эль» окажется внизу, под кипой ежедневных изданий. Нисколько не удивившись, я увижу на обложке свое лицо. А прямо под моим сценическим псевдонимом крупными заглавными буквами надпись: «ВЗОШЛА НОВАЯ ЗВЕЗДА».