— Ты знаешь, почему наши прадеды строили банки из гранита? — его палец постучал по стеклянной столешнице, словно отбивая такт вековой традиции. — Не из-за красоты. Гранит нельзя взломать.
Пол, вертевший в руках телефон, уронил гаджет на стол. Экран треснул, как его подростковое равновесие.
— Завтра ты едешь в Шаолинь. На всё лето.
— В Шаолинь?! — мальчик вскинул голову, будто получил пощёчину. — На кой он мне сдался?
Отец никогда не просил. Его приказы висели в воздухе, как лезвия гильотины. Но сейчас в голосе, обычно холодном как слитки в хранилище, дрогнула нота, которую Пол не слышал никогда — тревога.
— Ты силён в числах, но слаб духом, — он разглядывал сына, словно оценивая актив с сомнительной ликвидностью. — Линь Шэн Лун научит тебя побеждать.
— Побеждать? — Пол фыркнул, откинувшись на кожаное кресло. — Я, потомственный финансист, должен учиться у какого-то там монаха?
Отец провёл рукой по кейсу из крокодиловой кожи. Защёлка щёлкнула, обнажив клинок. Лезвие блеснуло под светом люстры, выхватив из полумрака гравировку: «Побеждай, не обнажая меча» на старояпонском.
— Лю Вэй рекомендовал тебя мастеру. — Палец скользнул по надписи. — Линь Шэн Лун постиг не только технику меча, но и стратегию Миямото Мусаси.
— Мусаси? Тот, что писал про «путь воина»? — Пол закатил глаза, щёлкая треснувшим экраном. — Пап, это же сборник метафор! Драться палкой против катаны? Просто смешно.
Кейс захлопнулся с грохотом, заставив вздрогнуть портрет прадеда-банкира.
— Мусаси выиграл 60 поединков, потому что видел мир как шахматную доску! — Голос отца врезался в тишину, как клинок в плоть. — Ты научишься видеть слабости раньше, чем их используют против тебя. Понял? Настоящая битва — за контроль над собой.
Пол втянул голову в плечи, вдруг ощутив себя тем самым гранитом — непробиваемым снаружи, но трещащим внутри.
— Собирайся. — Отец повернулся к окну, за которым плыли огни мегаполиса. — Мастер не терпит опозданий.
В отражении стекла Пол увидел, как его лицо на миг исказилось — словно маска благополучия дала трещину. Где-то внизу, в двадцати этажах под ними, гудел город, живой организм, пульсирующий сделками и обманом. А он ехал туда, где учат слышать тишину между ударами сердца.
Глава 5. Шаолинь
Линь Шэн Лун появился из тумана, как воплощение самой природы — тихий, неотвратимый, несущий в себе ярость урагана и мудрость древних камней. Он был монахом из Шаолиня, чьё имя переводилось как «Побеждающий Дракон Леса». Он не носил мечей, не звенел доспехами. Его оружием была пустота — та, что рождает форму, и тишина — что громче любого клинка.
Его тело, гибкое как бамбук в шторм, было покрыто татуировками в виде вихрей — символы стихий, подчинённых через медитацию. Глаза цвета обсидиана светились странным огнём: в них читались свитки «Книги Пяти Колец» Миямото Мусаси, хотя сам он никогда не держал её в руках. Линь Шэн Лун не отращивал бороду — его лицо, гладкое и молодое, хранило следы невидимых битв: морщинки у губ, будто оставленные ветром после тысяч схваток.
Он сражался так, будто танцевал с невидимым противником. Его удары не ломали кости — они переписывали реальность. «Танец Сухого Листа» — уклоняясь от атак, он заставлял врагов падать, запутавшись в собственном импульсе. «Прилив Ци» — ладонь, приложенная к груди противника, вызывала волну внутренней дрожи, выбивая дыхание, но не оставляя ран. «Глаз Тайфуна» — в центре хаоса он оставался недвижим, обращая ярость врагов против них же.
Как Мусаси побеждал деревянной палкой, так Линь Шэн Лун побеждал намерением. Он говорил:
«Меч — это крик. Пустота — это ответ».
Говорят, однажды он остановил войну двух кланов, встав меж сотен воинов. Никто не видел, как он двигался — лишь слышали звон разбитых клинков, падавших на землю добровольно, будто стыдясь своей грубости. Когда его спросили, как ему это удалось, он ответил:
— Я напомнил их мечам, что они когда-то были мирным железом в земле.
Линь Шэн Лун не учил драться. Он учил слушать:
— Удар рождается не в кулаке, а в трепете листа перед падением. Сопротивление — это иллюзия. Позволь миру пройти сквозь тебя, и ты станешь непобедим.