— Сколько тебе лет, Лео? — спросила она, прогуливаясь с Леобертом по дощатому настилу набережной.
— В сенаторы мне пока баллотироваться нельзя, — в своеобычной уклончивой манере ответил Шельц, подразумевая, что тридцати ему ещё не исполнилось.
— А мне двадцать один! — она произнесла это так, будто топнула ножкой.
Леоберт удивлённо воззрился на девушку, словно не понимая причину её недовольства.
— Я совершеннолетняя, Лео, — заявила она, краснея как обычно, потому что не понимала, как ещё ему намекнуть на недостаточность прогулок под ручку.
Остановившись, Шельц притянул Гольду к себе за воротник пальто и пристально посмотрел в её глаза. По набережной прохаживались другие люди, но Гольда уже научилась не стесняться посторонних. Девушка несмело прикоснулась к скулам человека, о котором грезила уже не одну ночь, и поднялась на цыпочки, чтобы почувствовать его дыхание.
— Поцелуй меня уже, негодяй! — прошептала она.
Леоберт наконец-то удовлетворил её просьбу: целовался он нежно, но так чувственно и… сладко, что у Гольды перехватило дыхание. Он воплощал всё, чего она только могла пожелать, и потому её сердце сжалось, когда он прервался, облизнул губы и со странным тяжёлым вздохом неспешно пошёл дальше в одиночестве. “Не понравилось…” — с горечью подумала Гольда. Догнав Леоберта, она боялась заговорить снова — до тех пор, пока не почувствовала голод. Гольда отказалась от ланча, и они пообедали в фешенебельном ресторане — только расплачиваться пришлось Гольде из-за нехватки наличности у Леоберта.
На третий день посещений псевдосалона один из наиболее въедливых телохранителей всё же проведал подопечную во время процедуры: копия Гольды лежала под тонизирующим излучением. Охранник ничего бы не заподозрил — если бы не спросил “Гольду”, всё ли в порядке, и той пришлось зайтись в приступе кашля, скрывая тембр голоса. Телохранитель на всякий случай рассказал Рикару с Хадвигом о странном поведении госпожи Фаус. Шельц очень обеспокоился при сообщении от рабыни о том, что телохранители пронюхали неладное в пристрастии подопечной к поездкам в затрапезный спа-салон. Гольда расстроилась, предчувствуя скорый конец встреч с Леобертом — тем более, что его отпуск заканчивался, и после него Шельц покинул бы страну.
— Пусть рабыня что-нибудь придумает! — надув губки, потребовала Гольда. — Это её работа, вот пускай она отвечает убедительнее в следующий раз! Пусть разучивает, как подражать моему голосу!
Леоберт неодобрительно нахмурился в ответ на капризную истерику, но Гольду его недовольство не отрезвило. Страх скорого расставания заглушил всякий здравый смысл.
— Она же рабыня! Она должна делать то, что ей велят!
— Рабыня. Но не программируемый робот, — с осуждением заметил Шельц и прислонился к дверному косяку.
— Если ей не нравится такая жизнь — у неё всегда есть другой выход! — повысила голос она и сама испугалась наступившей тишины.
Молчавшая всё время худенькая рабыня тихо выскользнула из комнаты, оставив Гольду с Леобертом наедине.
— Другой выход? — вкрадчиво переспросил Шельц и подошёл вплотную к девушке. — И какой же?
Гольда впервые почувствовала опасность, исходившую от спутника, и невольно отступила.
— Смерть, — выдохнула она.
— Правда? Это тебе отец так сказал? — не унимался Леоберт, шагнув вперёд и фактически прижав Гольду к стенке.
— Нет… мы с ним о рабстве вообще не разговаривали, — выдавила Гольда, струхнув уже не на шутку. — Я в детстве спросила у Рикара, и он так ответил…
— Ах, Ри-икар… — протянул Шельц и разочарованно возвёл глаза к потолку.
Гольда не знала: то ли отползти по стеночке в сторонку, то ли извиниться за грубые слова. Немного остыв, она и сама поняла, что наговорила лишнего о том, в чём не разбиралась. Леоберт наконец снова сфокусировал взгляд на Гольде и поднял её подбородок пальцем:
— Принцесса моя, не повторяй бездумно за другими. В твоей прелестной головушке способны зародиться собственные мысли.