Его отрицательная энергия сгустила воздух, он стал настолько плотным, что даже истребитель не смог бы пробиться сквозь него.
За исключением мадам Дюбуа, которая таинственным образом исчезла, трудолюбивые Романовы, похоже, спокойно воспринимали его переменчивое поведение. Либо они отлично носили маски, скрывающие их эмоции, либо принимали лекарства, чтобы заглушить их. Что бы у них ни было, мне тоже хотелось. Мне это было жизненно необходимо. Каждое жестокое слово, которое Роман бросал в меня, нещадно жалило. Каждое более язвительное, чем предыдущее. Наверное, если бы он укусил меня, я бы заразилась бешенством.
Раскрашивая крылья Малазийского Голубого Клипера, я пыталась отгородиться от его вредного поведения и сосредоточиться на том, что делала. Это было трудно, практически невозможно из-за его разглагольствований. Каждая грубая колкость заставляла меня вздрагивать. Что на него нашло? Что с ним было не так?
В середине дня, после обеда, к которому почти никто не притронулся, его поведение изменилось к худшему. Роман впал в буйство. Пронесся по студии, как ураган четвертой категории.
Разрушая все на своем пути. Рвал готовые платья. Рвал выкройки. Опрокидывал рулоны и стопки тканей. Швырялся чанами с блестками, перьями и бисером вместе с катушками ниток. Ателье превратилось в зону бедствия. Роман стал безумцем. А я превратилась в оголенный нерв, с тревогой ожидая, когда стану его следующей невольной жертвой. Мои мышцы были напряжены, сердцебиение зашкаливало.
Добавив немного акварели в сложные крылья бабочки, я почувствовала присутствие Романа позади себя. Меня окружили его тепло и запах.
— Что это? — вырвалась у него.
— Ну, так, — ответила я, — бабочка.
— Софи, пожалуйста, не оскорбляй мой интеллект. Или зрение. Что это за бабочка такая?
Едкий тон его голоса пугал меня. Я подумала, а не был ли он пьян, но и близко не чувствовала запаха алкоголя.
Собравшись с силами, я сказала:
— Это...
Как судья, стучащий молотком, он прервал меня.
— Мне плевать, что это за хрень. Я ненавижу это!
У меня сердце разорвалась. Как кто-то мог ненавидеть бабочек? Может, Роман был под наркотиками?
Его взгляд не отрывался от нее, пока он двигался около меня.
— Она уродливая, как дерьмо!
Херст сошел с ума! Не бывало уродливых бабочек. Этим двум словам было не место в одном предложении, тем более рядом друг с другом. Мои глаза пекло от слез. К моему ужасу, он выхватил у меня банку с краской и вылил ее на мое творение, уничтожая все часы кропотливой работы, которые я в нее вложила.
— Роман, что ты делаешь? — крикнула я, когда он безумно выливал одну банку за другой на ткань, которую я украшала, создавая апокалиптическое полотно, которое не имело ничего общего с красотой бабочек.
— Прекрати! — закричала я во всю мощь своих легких, пытаясь выхватить у него из рук банку с краской, которую тот держал в руках. Но моя сила не могла сравниться с его. Он продолжил осквернять ткань, а я наблюдала за ним. Беспомощная и обескураженная.
К моему облегчению, Роман бросил последнюю банку на чертежный стол. Та звякнула, а потом отскочила. Он закончил? О Боже, пожалуйста. Я искренне надеялась на это.
Но он не закончил. На следующем вдохе Херст выхватил кисточку, которую я держала, и сломал ее пополам. Мое сердце раскололось вместе с ней. Затем, в очередном приступе ярости, он уничтожил одну кисть за другой, бросая деревянные фрагменты на пол.
— Что с тобой, Роман? Как ты мог это сделать? — всхлипывала я. У него что, какой-то психоз?
Внезапно он остановился. Хмуро посмотрел вниз на причиненный им ущерб и закрыл глаз. У него отвисла челюсть.
— Прости, Бабочка, — пробормотал Роман, его голос был едва слышен.
Я встретила его мрачный взгляд, из моих глаз веером расходились щупальца слез. Я — очень снисходительный человек, но на этот раз в моем разбитом сердце не осталось места для прощения.
— Пошел ты, Роман! — Мой ревущий, разъяренный голос был противоположен его мягкому, раскаивающемуся голосу.
Именно так. Пошел он! Этот ублюдок разорвал меня на части. Разорвал мое сердце. Разрушил мою работу. Но была одна вещь, которую он не успел уничтожить, и это — мое достоинство. Я не позволила ему поднять меня на ноги, сама вскочила со стула и побежала прочь из ателье, захлебываясь горькими слезами. Оставляя его застывшим в шоке.
С меня хватило его эмоционального и физического насилия. Он обращался с людьми, как с дерьмом. Сколько мог выдержать один человек? В моей крови бурлила горькая смесь ярости и обиды, я вслепую взбежала вверх по лестнице к своей комнате.
Уже собираясь повернуть дверную ручку, сквозь обжигающие слезы заметила, что дверь в комнату между моей и Романа была слегка приоткрыта. Хотя обычно та всегда была заперта, поэтому я никогда не входила в нее. Однажды за завтраком спросила об этом мадам Дюбуа, и она, побледнев, сказала мне необычайно строгим голосом, чтобы я держалась подальше — и никогда не заходила внутрь. Первое, что пришло мне в голову, это то, что Роман использовал его как убежище и хранил в нем извращенные секс-игрушки. В своем воображении я представила затемненную комнату, наполненную всевозможными бдсмными штучками, такими как плети, наручники и другие приспособления для фиксации тела. Вздрогнув, я тут же сменила тему, не желая знать больше.
Держись подальше. НЕ. ВХОДИ. Предупреждение мадам Дюбуа светилось неоновыми огнями в моем сознании. Должна ли я была или не должна? Но любопытство победило. Я нерешительно пробралась к незапертой комнате, как человек, который собирался нырнуть в ледяной холодный океан. Сквозь щель пробивался свет, и меня охватил страх.
Оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что за мной никто не шел, я открыла дверь. Мои глаза расширились, и воздух покинул легкие.
Это оказалась детская!
Глава 30
Софи
Просторная, наполненная светом комната — это видение весенней поры. Стены были оклеены обоями с цветочным рисунком, а на окнах висели соответствующие им занавески. На выбеленном полу лежал розовый ковер, а с потолка свисала люстра в форме цветка. Гардения.
Широко раскрыв глаза от удивления, я рассматривала очаровательную мебель — винтажную плетеную кресло-качалку... отдельно стоящую книжную полку, полную детских книг и мягких игрушек... комод с ручной росписью... и кроватку с балдахином. Слезы утихли, я подошла к кроватке и заглянула внутрь. Белое постельное белье с зубчиками было дополнено розовым кашемировым одеяльцем и изящной подушечкой с вышитой буквой «М». Когда я проводила кончиками пальцев по мягкому одеялу, меня напугал резкий, но такой знакомый голос.