— Что ты здесь делаешь?
Сердце подскочило к горлу, я обернулась. В дверях стояла мадам Дюбуа, на ее суровом лице застыли смесь шока и осуждения. Она прищурила глаза, в руках держала свечу в стеклянном подсвечнике.
— Дверь была открыта, — заикаясь, промямлила я, сердце было не на месте, когда обжигающие слова слетели с моих губ. — У Романа есть ребенок?
Мадам Дюбуа вошла в комнату и поставила свечу на комод, ее лицо смягчилось. В глазах появились слезы.
— Был. Она была бы моей внучкой.
Через несколько минут я сидела с мадам Дюбуа за маленьким столиком на двоих в ближайшем кафе. Кафе Бриошь. Она налила мне ромашкового чая, дрожащими руками.
— Вы в порядке? — спросила я, все еще находясь в полушоковом состоянии от ее откровения, но жаждала получить больше информации.
Она кивнула, поставив чайник на стол.
— Пей медленно, mon chérie. Мне нужно многое тебе рассказать.
В течение следующего часа я узнала, что мадам Дюбуа, как и мать Романа, родилась и выросла в Париже. И, как и она, та была кутюрье Дома Диор. На самом деле они были хорошо знакомы. Когда ее любимый муж внезапно умер, ей нужно было оставить воспоминания о нем в прошлом, и она отправилась в Америку вместе с их шестнадцатилетней дочерью, в итоге оказавшись в Нью-Йорке. Поработав на нескольких случайных работах, скорбящая тридцатипятилетняя вдова, в конце концов, нашла работу у Романа. Молодого, подающего надежды дизайнера высокой моды, который сразу же взял ее на работу, благодаря ее опыту работы в Диор и дружбе с его матерью. Эстель.
— Он был влюблен в меня. Но скорее как любят мать, — делилась она, делая маленькие глотки горячего напитка. — А в мою прекрасную дочь Аву Роман был безумно влюблен.
Ава. Я мысленно произнесла это имя. Моя собеседница продолжила, ее голос был наполнен меланхолией.
— Ава притягивала взгляды... даже в младенчестве. Никто не мог устоять перед ней. Никто! Но дело было не только в ее физической красоте. В ней было что-то такое, что невозможно выразить словами. Радость жизни, которая текла по ее венам и освещала ее личность. Она придавала ей легкость бытия. Неопределимую привлекательность. — Мадам Дюбуа сделала паузу, слезы снова застлали ее глаза цвета мха. — Роман называл ее своей petit oiseau — своей маленькой птичкой. Это было так уместно, потому что это значение ее имени.
«Ава была словно птичка в клетке на потеху публике, — подумала я про себя. — Крылатое существо, чем-то похожее на бабочку».
— Моя прекрасная Ава подарила Роману полет. Подняла его на новую высоту. Его карьера пошла в гору. Она была его музой и возлюбленной. Они дарили друг другу свет.
Золотой браслет, который Роман носил на запястье, вспыхнул в моем сознании. Ты — свет внутри меня.
— Иногда он называл ее своей жар-птицей.
— Это та женщина, которая изображена на фотографиях в его комнате?
Мадам Дюбуа кивнула, слабо улыбаясь.
— Да. Это она. На одной из них она была на третьем месяце беременности, хотя об этом никогда не догадаешься.
Я не могла не заметить, что она использовала прошедшее время. В ее голосе сквозила невыразимая печаль. Слезы стояли в ее глазах. Собравшись с духом, я набралась смелости и спросила очевидное:
— Что случилось с Авой и ребенком?
Начальник штаба Романа сделала несколько глотков горячего чая, затем — глубокий, успокаивающий вдох.
— На шестом месяце беременности моя дочь и Роман отправились в путешествие. В День поминовения.
Сегодня был День памяти, подумала я про себя, не перебивая ее.
— В сельскую местность на новой машине Романа — винтажном Ягуаре, чтобы провести ночь в небольшой гостинице в Коннектикуте. Роман собирался сделать ей предложение. За милю до места назначения у машины отказали тормоза, и...
Ее голос прерывался, слезы свободно скатывались по щекам. Я положила свои руки на ее, побуждая ее продолжать.
— Они проехали на красный свет. В них врезался грузовик, а затем Роман врезался в дерево. Ава, которая не была пристегнута ремнем безопасности, потому что он был сломан, вылетела через разбившееся лобовое стекло... осколки полетели в лицо Роману.
В предвкушении того, что ожидала услышать дальше, я зажала рот ладонью.
— От удара моя Ава скончалась на месте аварии. Ребенок погиб вместе с ней.
У меня не было слов. Боль текла по моим венам. Теперь я понимала, почему Роман так волновался во время нашей поездки в Коннектикут на свадьбу Харпер. Это просто чудо, что мы не попали в аварию. И что он добрался до дома живым. Я с трудом проглотила комок грусти в горле, а мадам Дюбуа продолжила.
— Роман получил тяжелые травмы, самой страшной из которых стала потеря зрения на правый глаз. Свет сменился тьмой. Роман стал затворником, виня себя в случившемся. Он годами проходил терапию, но его до сих пор мучают кошмары, от которых тот просыпается с криком. Я остаюсь рядом с ним, никогда не оставляю его.
«В печали есть красота». Далекие слова Романа из нашей первой встречи кружили в моей голове, а горе наполнило каждую молекулу моего существа. Я едва сдерживала слезы. Мой бедный, дорогой Роман! Как много он страдал! В его душе словно поселилось чудовище сожаления.
Слова застряли в моем сдавленном горле. Моя спутница положила одну тонкую, покрытую венами руку на мою, а другой смахнула слезы.
— Ты, mon chérie, так напоминаешь мне ее. Ты вернула свет в жизнь Романа.
Я слегка улыбнулась, а она налила себе еще чаю.
— Сегодня десятая годовщина смерти моей дочери и внучки. Они собирались назвать ее Майей.
Внезапно я поняла, почему Роман вел сегодня себя так. Так неуправляемо. Он был поглощен чувством вины и печали. Подавлен чудовищем, которым он себя считал. Меня гложило чувство вины и раскаяния. Они цепко впились когтями в мое сердце. Я чувствовала себя ужасно и сбежала от него, когда должна была быть рядом с ним. Держать его в своих объятиях, как он делал это для меня. Я склонила голову от стыда, затопившего меня. И прикусила нижнюю губу.