Ошеломленная и дезориентированная, я услышала крик мадам Дюбуа:
— Mon Dieu! — На следующем тяжелом вдохе она присела на корточки около меня и взяла мою ладонь в свою руку, в то время как быстрые, тяжелые шаги отдавались набатом в моих ушах. Все вокруг было как в тумане.
— Господи! — Это оказался Роман, присевший на корточки рядом со мной. Паника наполняла его голос. — Софи, это я! Ты меня слышишь?
Все, что я могла сделать, это издать еще один стон. Но он был настолько тихим, настолько приглушенным, что я сама едва услышала себя. Мое тело, напротив, ревело от мучительной боли.
— Мадам Дюбуа, звоните 911! — закричал Роман. Его выносливый начальник штаба убежала, то время как сам Херст бережно обнял мою голову руками и нежно гладил по волосам. — Софи, останься с нами. Посмотри на меня! Скажи что-нибудь! Пожалуйста! — Тон его голоса перешел от панического к отчаянному. — Бабочка, пожалуйста!
Я пыталась произнести его имя, но мой рот, как и все остальное тело, был парализован. На мгновение меня охватила внутренняя паника при мысли, что я могла остаться парализованной на всю жизнь, конечно, если еще переживу это падение, пока по моей щеке не скатилась слеза, вселяя в меня чувство и надежду.
— Ро... — выдавила я, но его имя замерло у меня на губах. Мои веки закрылись, и мир обратился во тьму.
Глава 34
Роман
Мы возвращались в мое ателье в какой-то нечестивый час. Ближе к трем часам ночи. После нескольких часов обширных исследований — рентгена, МРТ и компьютерной томографии — прогноз Софи: с ней все будет в порядке. На ней не осталось ни одного живого места, и она получила легкое сотрясение мозга и растяжение лодыжки. Слава богу, ей не пришлось остаться на ночь в больнице для наблюдения. Я не мог дождаться, когда выберусь из этого адского места. После автокатастрофы я провел в больнице долгий, мучительный месяц, так что теперь они меня безумно пугали. К тому же, не собирался терпеть, чтобы какой-то молодой красавчик-доктор или, на худой конец, озабоченный старик заглядывал ей под халат и шарил по ее телу. Вот каким собственником я стал. И защитником.
Что-то во мне изменилось, когда я увидел, как она лежала внизу лестницы, распростертая на полу в полубессознательном состоянии. Паника овладела мной, тревога стучала в моих ушах так громко, что это оглушало. Мысли о худшем сценарии бомбардировали мою голову, как ракеты. Она не могла двигаться, не могла говорить. Возможно, ее парализовало. Или мозг был поврежден каким-то ужасным образом. А когда девушка потеряла сознание, мой разум перескочил к самой худшей возможности — она могла умереть. Мысль о том, что я мог потерять свою драгоценную Бабочку, вонзила нож в мое сердце так глубоко, что закашлялся кровью.
В машине скорой помощи ее подключили к мониторам, бледное лицо закрывала кислородная маска, а голова была зафиксирована страшным шейным бандажом. Получасовая поездка в Пресвитерианскую больницу, расположенную в нижнем Манхэттене, была невыносимой. Сирена ревела, как набат, машина сражалась с проклятыми городскими пробками, а я держал Софи за руку, надеясь на любой знак. Моя грудь пульсировала так же сильно, как и голова. Я почти попросил у парамедиков что-нибудь, чтобы заглушить боль. Чтобы заглушить страх.
Я не отпускал Софи, пока медики мчались в отделение неотложной помощи, держался рукой за каталку, потому что мы летели на адской скорости. Ожидание в приемном покое травматологического отделения, пока Софи проходила обследование, было изнурительным. Я понятия не имел, что происходило, и чувствовал себя беспомощным и безнадежным. С каждой секундой мне хотелось задушить кого-нибудь за то, что он не давал мне ни малейшей подсказки. Я метался по стерильным коридорам, пока не нашел ее и не получил ответы. К тому времени, когда мне сообщили хорошую новость, что с ней все в порядке, и она поправится, я был слишком истощен, чтобы станцевать счастливый танец. Испытывая отвращение к больницам, мне просто хотелось поскорее убраться из этого заведения и отвезти свою Бабочку домой.
Напичканная обезболивающими и успокоительными после выписки из больницы и вооруженная парой костылей моя бедная измученная, потрепанная Бабочка мгновенно задремала, ее голова упала мне на грудь во время поездки на такси обратно в мое ателье. Я аккуратно обхватил ее рукой и прижал к себе. Согревая ее хрупкое тело своим. Наслаждаясь ее прикосновениями. И был чертовски благодарен ей за то, что она разделяла воздух, которым я дышал. Ее сердце билось в такт с моим. И, когда мы приехали ко мне домой, я не стал ее будить и отнес мою легкую, как перышко, спящую красавицу на руках в дом, а добрый таксист, которому дал щедрые чаевые, принес ее костыли.
— Как она? — раздался мягкий, обеспокоенный голос. Мадам Дюбуа, мой как всегда верный начальник штаба, встретила меня у входа, закрывая за нами дверь. Одетая в длинную белую ночную рубашку и держа свечу, она с тревогой ожидала ответа.
Я сделал глубокий вдох, потом выдох, который сдерживал всю ночь. Вздох облегчения.
— С ней все будет хорошо. — Пока объяснял степень ранения Софи, мой голос звучал хрипло и устало. — Ей понадобится несколько дней постельного режима.
— Слава Богу, — пробормотала мадам Дюбуа, нежно смахивая прядь волос с ее ангельского личика. — Могу я вам помочь?
— Да. — Я посмотрел вниз на свою Бабочку. — Я собираюсь отнести ее наверх в ее комнату. Будьте добры, поднимите ее костыли, а потом переоденьте Софи в пижаму.
Мадам Дюбуа кивнула.
— Bien sûr.
Боже, благослови мадам Дюбуа. Что бы я без нее делал? Она была со мной и в горе, и в радости. Жизни и смерти. А теперь вот это.
Десять минут спустя Софи крепко спала в своей фланелевой пижаме с бабочками, пушистое одеяло было натянуто до груди, а костыли прислонены к стене у кровати. На тумбочке стоял стакан воды и таблетки Адвила. Она не пошевелилась, пока я смотрел на нее. Сколько времени я так пристально смотрел на нее, не мог сказать. Знал только, что не мог заставить себя оставить ее. Желание забраться к ней в постель и обнять ее поглотило меня.