— И Карбонери, — добавляет тюремщик.
— Нет, это не так. Карбонери был личным врагом Джирсоло еще в Марселе, и тот просто приписал его имя. Но вы не поверили Джирсоло. Почему? Потому что он сказал вам, что целью восстания является убийство женщин, детей, арабов и тюремщиков. Все это показалось вам невероятным, так как имеются всего две шлюпки на восемьдесят человек на Королевском острове и одна шлюпка на шестьдесят человек на Сен-Жозефе. Ни один серьезный человек не мог пойти на такую авантюру.
— Откуда тебе все это известно?
— Это мое дело. Но если вы будете продолжать говорить о бунте, люди все расскажут. Ответственность ложится на коменданта Королевского острова, который отправил зачинщиков заговора на Сен-Жозеф и даже не отделил их друг от друга. Коменданту следовало отправить одного из подозреваемых на Чертов остров, а другого на Сен-Жозеф, хотя я и понимаю, что тяжело было поверить в столь сумасбродный план. Если вы будете настаивать на том, что восстание все же имело место, попадете впросак. Однако я смогу спасти всех вас, кроме Филиссари, в том случае, если вы примете мои условия.
— Какие условия?
— Во-первых, жизнь должна вернуться в прежнее русло, причем сразу, начиная с завтрашнего дня. Невозможно влиять на людей, если они не могут свободно передвигаться и разговаривать. Верно? Завтра же освобождают всех, кто был посажен по подозрению в соучастии в восстании; в-третьих, Филиссари нужно перевести на Королевский остров, что будет в его же пользу: если восстания не было, как оправдать убийство троих заключенных? Это гнусный и подлый убийца, который со страху готов был всех нас перестрелять. Если вы примете мои условия, все заключенные заявят, что действия Хутона, Арно и Марсо были случайными, и у них не было сообщников. Просто они решили таким образом покончить с собой — убить перед смертью как можно больше людей. Если хотите, я выйду на кухню, и вы сможете посовещаться перед окончательным ответом.
Я выхожу на кухню и закрываю за собой дверь. Госпожа Дютан пожимает мне руку, угощает кофе и киянти. Мухамед спрашивает меня:
— В мою пользу ты ничего не сказал?
— Это дело коменданта. То, что он дал тебе ружье, означает помилование.
Госпожа Дютан шепотом обращается ко мне:
— Хорошо! Эти свиньи с Королевского получили то, что им полагается.
— Они предпочитали, чтобы восстание вспыхнуло на Сен-Жозефе. Все, кроме твоего мужа, знали об этом.
— Бабочка, я все слышала и поняла, что ты хочешь нам помочь.
— Верно, госпожа Дютан.
Открывается дверь.
— Бабочка, входи, — говорит тюремщик.
— Садись, Бабочка, — приглашает меня к столу комендант Королевского острова. — Мы поговорили и пришли к единому мнению: ты прав. Восстания не было. Завтра жизнь возвращается в прежнее русло. Господина Филиссари переведут на Королевский остров. Мы полагаемся на тебя и верим, что ты свои обещания тоже выполнишь.
— Положитесь на меня, до свидания.
— Мухамед и надзиратели, отведите Бабочку в его комнату. Приведите Филиссари, он едет с нами на Королевский остров.
В «берлоге» на меня тут же набрасываются с вопросами:
— Чего они хотели от тебя?
В абсолютной тишине я рассказываю, что произошло в управлении.
— Если кто-то несогласен или хочет что-то добавить, пусть скажет.
Все согласны.
— Думаешь, они поверили в то, что никто не был замешан?
— Нет, но если они не хотят полететь со своих мест, им придется поверить. Да и мы должны в это поверить, если не хотим лишних проблем.
Назавтра, уже в 7 часов утра, опустели все камеры дисциплинарного отдела. Двор полон заключенных. Они гуляют, разговаривают, курят и загорают на солнце. Нистона отвели в больницу. Карбонери рассказывает, что на восьмидесяти дверях камер дисциплинарного отдела висели таблички: «Подозреваемые в участии в бунте».
Только теперь, когда все свободно встречаются, нам стала известна правда. На совести Филиссари только один убитый. Двух остальных убили два молодых надзирателя. Восстание, которое, к счастью, было подавлено в самом начале, было признано как начальством, так и заключенными, оригинальным самоубийством троих заключенных. Сегодня я уже и сам не знаю, как это было на самом деле.
На острове всего один гроб, и потому тюремщики положили всю пятерку — Хутона, Марсо и троих убитых в лагере — на дно лодки и одновременно бросили их акулам. Но ни один труп не исчез сразу, и все пятеро танцевали в своих белых саванах, словно марионетки, управляемые носами и хвостами акул, на этом пиру, достойном Навуходоносора. Тюремщики и гребцы поспешили прочь от этого ужасного зрелища.