— А ваш сын?
— От удара очень сильно пострадал мозг, сделать абсолютно ничего нельзя. Сейчас он в клинике, ему тридцать лет, но он даже не может сказать, как его зовут. Возможно, я основала приют, чтобы искупить свой грех, не знаю. Но я точно знаю, что вас послал мне Бог. Я назову приют вашим именем.
— Спасибо. Но я бы хотела, чтобы он носил имя Наоми Берджесс. Моя мать ничего не имела в жизни, пускай у нее будет что-нибудь после смерти.
Операционная. Яркий ослепляющий свет падал на операционный стол, где под зеленой простыней лежал пациент в критическом состоянии. Было тихо, только еле слышно гудели сердечный монитор и вентилятор. Четверо специалистов в зеленых халатах с белыми масками спасали жизнь человека. Самым высоким был хирург. По его лицу градом катился пот, сестра не успевала вытирать его. Воздух будто наэлектризован, в глазах присутствующих застыл страх. Смерть этого важного пациента может повлечь за собой обострение международной обстановки.
— Скальпель! — Операционная сестра подала хирургу скальпель. Он готов был уже приступить к операции, когда доктор Маркус, сидящая в углу, подошла к столу, выхватила скальпель из его рук и сказала:
— Я не так учила держать скальпель. Ты его держишь, будто собираешься резать салями.
— Какая разница, черт побери! — закричал хирург. — Кого это волнует?
— Меня! — заорала в ответ Маркус и швырнула скальпель на пол.
— Оперируйте, — донесся усталый голос. — Оперируйте, прошу вас. Доктор Маркус, можно вас на минутку. Она презрительно взглянула на хирурга, резко повернулась и вышла из операционной.
— Доктор Маркус, дорогая, — сказал режиссер, взяв ее за локоть и отведя в сторону. — Понимаете, если вы постоянно будете делать замечания, мы никогда не закончим.
— Ваш хирург просто идиот. Так нельзя держать скальпель. Ему надо научиться прежде всего держать скальпель правильно, а он даже слушать об этом не хочет.
— Доктор Маркус, милая, — сказал режиссер и отвел ее в сторону от операторов. — Это такая мелочь. Никто внимания на это не обратит. Это же телефильм. Она с раздражением посмотрела на режиссера.
— Послушайте, Барри Грин взял меня в качестве научного консультанта. Если никто не прислушивается к моим советам, я не вижу смысла в сотрудничестве с вами.
— Хорошо, хорошо. Успокойтесь, пожалуйста.
Доктора Маркус не очень интересовало, что ей собирались сказать. Она повернулась и решительно пошла прочь.
Линда жила на побережье, ее дом был у подножья утеса, на сваях, выходящих из воды. Во время приливов волны бились о сваи, и дом раскачивало. Брызги поднимались вверх, и соленый морской запах наполнял дом. В доме было четыре комнаты, он был старый и стоил полмиллиона.
Апрельским вечером Линда ждала Грина. Шел дождь, море штормило. Казалось, Тихий океан восстал против всех сооружений на сваях и хотел их свалить. Волны равномерно бились о сваи. Океан напоминал живой организм. Он, казалось, говорил с Линдой, то повышая тон, когда волны с силой разбивались о сваи, то понижая, когда они отступали. Линда ходила по комнате. Она уже начала беспокоиться и поставила пластинку Бетховена. Музыка Бетховена вторила мелодии океана. Линда задумалась о подводном царстве, о водорослях, которые обвивали сваи ее дома, о подводных жителях, она вспоминала многочисленные бессонные ночи, когда слушала шум океана, размышляя о своем одиночестве.
Линда не стремилась к такой одинокой жизни. Ей всегда хотелось иметь семью. Она делала все возможное, чтобы сохранить два своих непродолжительных брака, она всегда стремилась иметь друга, которого любила бы верно и преданно. У нее были поклонники. Но как только дело доходило до интимных отношений, появлялись проблемы. Линда сразу же испытывала отчуждение, и отношения на этом заканчивались.
Она посмотрела на часы над камином. Прошел уже час, как позвонил Барри. Линда решила расторгнуть контракт со студией. Барри уговаривал ее подумать и не поступать опрометчиво. Он хотел заехать и поговорить с ней. Линда пригласила его в свою дорогую лачугу.
Раздался звонок, Линда открыла дверь. На пороге стоял Барри со свертками в руках. Его машина стояла рядом с машиной Линды. По пути он заехал в магазин и купил хлеб, бифштексы, шампанское. Когда он разложил содержимое своих свертков на столе, она поняла, зачем он пришел и почему она его пригласила.
Они говорили о телефильме, он уговаривал ее остаться.
— Я не допущу возражений, — сказал он, когда они сели около камина. — Обещаю, он во всем будет тебя слушаться. Мужчины такие упрямые.
Они говорили обо всем на свете. Барри следил за тем, чтобы их стаканы были наполнены вином.