Руки – крюки… Все в царапинах и заусенцах, заскорузлые как древесные корни. С досадой Ромов размышлял, как неумолимо кощунственно касаться такими руками женской кожи. Тут же он зарделся до корней волос как томат, не успев погрузиться мыслями в укромные уголки Катиной упругой кожи.
И построил план: вначале оттереть ладони абразивной стороной посудной губки, потом простирнуть вручную какие-никакие носки, отшлифовать кожу рук до розовой чувствительности.
Из нездоровой задумчивости его вывело появление новой девочки-курьера. В таком "мини" и с такими ногами вызывают стойкую бессонницу наследных принцев, а не разыскивают простывшие следы алчущих по провинциям москвичей.
– Вот это бертюль!! – бесшабашно рубанув себя по молодой, но лысоватой голове ребром руки, изобличая себя в том, что не имеет шансов, Носков нырнул в инет. Он поселил в офисе непраздное оживление, жену его отвезли в роддом. Он висел в социальных сетях, рассылал приглашения и лихорадочно комментировал:
– Надо успеть присунуть побольше кому, пока нет контроля…
Все молча переглянулись:
"Наш Серёня вездесуч, он и ветер и могуч…"
*
Из ванной Ромов попал в тёмную спальню, рассечённую театральным клином лунного света. Катя дремала на постели головой ко входу, и он сделал по направлению к ней несколько непривычных шагов.
Первый шаг совпал со вздохом горечи, по тем растраченным годам, когда чуждые люди чертили линии его судьбы, и он взыскивал с них в свою очередь и питал этим свою гордость. Что можно было расценить только как неправдоподобный срок заключения.
Второй оказался страхом утраты, болезненной жалостью к распростёртой во сне его женщине. Но Ромов жил, и проживал каждую секунду и боролся, готов был и с этой луной, за право проливать нежность на Катюшу без остатка.
В третьем шаге была благодарность небу.
Он приступил к изголовью, наклоняясь над своей женщиной перевёрнутым лицом. Приник к губам, запустив глубоко пальцы в её густые волосы на затылке.
Катя потянулась навстречу, открыла глаза и вздрогнула, растерявшись от того, что мир перевернулся с ног на голову.
Беспечный шмель пил каплями нектар невЕсомых метёлок камыша, сквитался с ними, отлетал и распечатывал другие редкоцветы, будь то колючки, называемой верблюжьей, будь то сиреневого в кисти тамариска. На взлётах ветер посылал толчок, что было вестью о грядущем зное, и гнал от горизонта злую тень, давая знать о предстоящих бурях.
Катя отзывалась с немыслимым жаром, пока распрямлялась пружина его часового механизма, покуда хватило его долгого дыхания, и он не распростёрся бездыханный рядом.
Звук блуждающего клавиша провалился неведомо сверху, сквозь потолок, протечкой наивысшей пробы и упал чистой каплей в плотный ворс ковра, у изголовья.
Катя молчала и прерывисто дышала:
– Это было нечто…
Она постепенно приходила в себя и, невиновная в любопытстве, спросила скорее риторически:
– А что это было?
Ромов снова обретал себя в пространстве и времени, и в нём проснулся естествоиспытатель, он тут же и прянично сболтнул:
– Это была поза "параграф"****…
Девушка изменилась в лице, так что заметно было и в темноте:
– Вот терпеть ненавижу, Ромов, когда ты так! – и с силой пыталась вырваться из его рук, что ей не удалось ни в ближайшие полчаса, ни до самого рассвета, до того самого времени, которое он определил для заглаживания своей вины.
*
Носков в этот день крайне озабоченно демонстрировал деловую походку на подходе к офису. Яхта требовала нового ремонта, и он пристал к курильщикам с предложением:
– Мы можем на гребной вал насадить кусок трубы, а на него винт.
– Как бы не так… – Ромов правой рукой начал борьбу с зудением в затылке, Малинин подхватил:
– Как бы не так не шагнуть, чтобы не вступить куда-нибудь, или штаны не порвать…
Но Плохиш не был расположен выслушивать ответ и был уже далеко, готовый крошить мозг Слесареву. Того было не просто заставить прясть порченую нить:
– Когда всё это развалится, и яхта застрянет в Средиземке с Хозяином на борту? Или с Высоким гостем*****?!
– А мне пох…
Ромов, которого трудно было удивить даже интервью с вампиром, всё же сподобился:
– Он что, полный идиот?!
– Дело-то вот в чём, – Малинин сознательно отрядил свой взгляд блуждать в листве старого вяза,
– Родина требует героев, а мамон рождает дураков…
*
Бывают дни, когда хочется простить всем и вся, вытряхнуть сор из телефона в виде сотни лишних номеров, и Ромов замечал эти дни как подарок судьбы. Он повязал зелёную бандану и написал белым маркером на штанине "Bellbird", в маскировочной футболке он шатался по комнатам и прикладывался к каждому окну, озирая перспективу, где и хранители сидячих уличных мест, и одинокие прохожие безучастно открывали для себя, как вездесущая пыль ложится на веки и на воротнички, а новоявленная слепота ничуть не умаляет, а скорее приумножает их вес. Подмышкой признательно оказалось катино тёплое плечо, а на губах затеплилось "Така, як ти…"****** и заповедно защекотало язык, разгораясь в подражание внутреннему уху, в котором звонко шептались струнные эскапады.