Выбрать главу

Тема, никогда не прерывающаяся, составленная из казённых назначений, скитаний по стране и бегства от преследований, всецело завладела умами расположившейся на привал пары.

– Нет, по линии мамы мы из – под Белгорода, это линия папы – местная, симбирская.

А происхождение местной ветви в нашей семье – запретная тема.

Она присела в кресле повыше, вглядываясь в прошлое сквозь лобовое стекло.

– Моего прапрадедушку звали Николай ИЛЬИЧ…

Бабушка, видимо, знала тайну, но лишь однажды обронила на каком-то празднике, в кругу родных, и ни разу впоследствии не подтвердила своих слов, нет, она отреклась от них полностью, а его уже не было в живых.

«Он был сыном ОЧЕНЬ известного человека»…

Он никогда не говорил о своих родителях. Воспитывался в чужой семье, и до самой смерти никому было неведомо, почему у него отчество от другого человека. -

Собравшись с духом, её спутник вымучил тяжёлую минуту и поддержал словом, не меняя позы:

– И правильно. И ты молчи. Это в любом случае, в любые времена опасно. -

Насекомые выступали с концертами где-то в другом месте, здесь же была объявлена свободная зона, которую нарушали поодиночке залётные стрекозы, чему никто не возражал, а, скорее, и не замечал.

– Он был очень хорошим сапожником, и обувь мог шить. Папа его ещё застал, строгого молчаливого старика, никто о нём во всю жизнь слова худого сказать не мог.

И как ни суди, все его потомки оказались педагогами. -

Она умолкла опустошённо, как если бы путешествие в затаённые уголки памяти отняло у неё последние силы.

Чтобы разрядить ситуацию, ему хотелось совершить серьёзный шаг и не допустить промаха, а он воскликнул с разъедающим душу простецким восторгом:

– А – ничего, что я, безработный, породнюсь с самим…? – и взял её за руку.

Она не отняла руки, а отозвалась с неожиданной, материнской скорбью:

– В юристы не пойдёшь, может, и человеком будешь…

Ах, милый барин, скоро святки,

А ей не быть уже моей*

Аня урывками заглядывала ему в лицо, рассказывая что-то подруге, и вдруг выступила:

– А мне не нравятся мужчины с голубыми глазами!

Конин искренне удивился, так и не разгадав, каким образом ей удалось разглядеть подробности сквозь тонированные очки:

– А Ален Делон?

– Нет!!

Странный выпад можно было счесть случайным, и он деликатно прищурился. Аня ему несомненно нравилась, женщина-девочка со стройной фигурой и точёным лицом, Конин заглядывался невольно, как Аня изящно ведёт округлым подбородком на сторону, странно складывает пальцы, когда оказывается у стола; и её манящий нездешний шарм, как оказалось, восточный. Он уже почти всё знал о ней по рассказам Ольки.

До этого он мотался несколько дней по делянкам и лесопилкам, порывался думать об Ольке сквозь прокуренный мат и цифры сортаментов, выматывался на руле, перекладывая на лучшее минуту для звонка, и растратил несусветное трескучее время. Когда наконец он возвратился к городским витринам, промчался асфальтами и её увидел, все эти дни испарились из его жизни. Время нашло лазейку в районе грудной клетки и протекло сквозь неё навылет. Вот я перед тобой, как лист пред травой?

Она набросилась на него в постели, заставив убедиться воочию, как "девушку жгло" в его отсутствие, в неизвестности. В пустоте не получившей продолжения их первой близости. В этой жаркой схватке первый этап он завершил где-то вничью, не утолив её голода, а вот заключительное родео заставило его раскаяться. Она опрокинула его на спину и оседлала, прогнувшись назад, и забросила левый локоток к потолку. У него не хватило сил рассмотреть, она опиралась правой ручкой ему на живот или держалась за какую-то уздечку?

Когда буря улеглась, он затаился, сердцем принимая толчки её сердца, а Олька высвободилась и холодно откинулась на соседнюю подушку. Всем видом давая понять, что разделяет их гораздо большее, чем подушки.

– Когда это ты решил, что я для тебя – девочка до полудня?

– Только я тебя увидел: ясно стало… Ты для меня – навсегда.

Пора было приласкаться, переводя диалог в политически иную плоскость. Росток недовольства в ней сопротивлялся, и он попытался отыскать его и усмирить – нежными пальцами. Она отстранилась.

– Я тебе казалась такой доступной?

– Нет, ты у меня – как земляничное дерево. Клубничка, но которая высоко в ветвях, – возвышающими чашами рук он строил с каждым словом в воздухе ступеньки пьедестала.